САНКЦИЯ
Трудно определить однозначно тип отношений между могами и немогами. Он довольно существенно различается у разных могуществ и, я бы даже сказал, подвержен моде. Когда-то доминировала установка на пофигизм, ярым ее последователем был, например, Лама-цы (его отношение к материалу до сих пор считается классическим). Затем охтинцы продиктовали "готическую вязь" — стиль, при котором практика изобилует многочисленными попаданами, наставлениями и прочими причудами. В последнее время под влиянием Василеостровского могущества возобладала легкая снисходительность в отношении к немогам — впрочем, непитерские могущества, например, Воронежское и Рижское, в шутку называют василеостровский уклон "ересью логоцентризма".

Итак, в целом безмятежность и олимпийское спокойствие. Есть, однако, совершенно особая сфера, где о спокойствии не может быть и речи. Ниточка самой живой и трепетной связи между могом и немогом пролегает через Санкцию. Мне не удалось установить, кто же из могов первым дал Санкцию, избрал себе немога и заключил с ним завет. По-видимому, практика санкционирования возникла одновременно с обретением настоящего могущества, как некая потребность — можно даже рассматривать ее как атрибут всякой власти, достигающей определенной "концентрации".

Я знаю, что практика санкционирования сформировалась независимо в разных местах и, появившись однажды, приобретала с тех пор все большее значение. Ею занимаются все могущества и едва ли не все моги персонально — исключения крайне редки.

Перехожу теперь к описанию сути дела. В один прекрасный день кто-нибудь из немогов — избранник — получает вдруг чудесный дар — милость мога. Мог каким-то образом является перед ним и заключает завет — если речь идет о "заветной санкции". В случае же "беззаветной санкции" мог без всяких предварительных условий, и часто даже не обнаруживая себя поначалу, находит себе немога и берет его под персональную опеку. Человек, получивший санкцию, вовсе не становится сразу же счастливейшим из смертных — но, несомненно, получает значительные преимущества в делах. Тотальная помощь мога, будь то в рамках завета или по беззаветной санкции, дорогого стоит.

Но поддержание санкции недешево обходится и могу. Не говоря уже о непосредственном соучастии в делах избранника, т.е. о "сопровождении", немало времени занимает обдумывание благодеяний, инсценировка "явлений", разработка стратегии дальнейшей помощи и коллекционирования успехов подопечного. Непсредственная работа с избранником и относящиеся к ней заботы получают преимущество перед многими другими разделами практики — правда, поддержание санкции или, как обычно говорят в могуществах, везение намеченного объекта, требует от мога постоянно быть во всеоружии, находиться в хорошей форме.

Вот Джер везет своего избранника, Эдика Кулькова. Кульков, плюгавый мужичонка лет 40-45-ти, спешит к гастроному на Большом проспекте В.О. — ему нужно купить какие-то продукты. Он подходит, дергает дверь — увы, не успел: пять минут как начался перерыв. Эдик матерится про себя и останавливается в раздумье. В это время Джер, сопровождавший немога "на поводке", т.е. на близкой дистанции, уверенно стучится в запертую дверь.

Открывает дверь исполинских размеров продавщица. Ее лицо отнюдь не преисполнено доброжелательностью.

— Нам нужно у вас кое-что купить, — говорит Джер, замедляя темп речи к концу фразы: "ку-пить..." и смотрит.

— А, — открывает уста необъятная женщина, но вдруг замолкает и пожимает плечами: — ну, покупайте, раз надо, что сделаешь...

Мы втроем входим в магазин, и Кульков думает, наверное, что ему "повезло", и думает, в общем-то, правильно, хотя и неправильно употребляет глагольную форму: не ему повезло, а его повезли, и причем довольно давно, как я понимаю, уже с месяц назад началось везение. В тот момент, когда Джер дал немогу санкцию.

С тех пор процент мелких удач, определяемых обстоятельствами, резко повысился. Бессовестный сосед вдруг вернул долг; пару раз останавливались машины и предлагали подбросить куда надо — бесплатно, просто так; в строительном техникуме, где немог что-то преподавал, женская половина коллектива несомненно стала обращать на него повышенное внимание, а директор перестал склонять по всякому поводу и т.п. Похоже, что Эдик отметил уже свой изменившийся внешний статус, в связи с чем и внутренний статус должен был вот-вот повыситься. Обратил ли он внимание на пересечения с Джером — трудно сказать. Во всяком случае, взаимосвязь этих пересечений с везением немогом пока не установлена.

Дело в том, что везение объекта могом отнюдь не сводится к одному только сопровождению, тем более "на поводке". Мог изучает объект всесторонне и проводит активную санобработку прилегающих территорий. Джер, например, обстоятельно исследовал типичный маршрут своего подопечного, расставил нужные акценты в "кафе-мороженом", куда Кульков, как выяснилось, любит заходить, посетил, разумеется, техникум, причем неоднократно — там ему, кажется, пришлось "отключать громкость", делать еще какие-то штуковины — хорошо прикрытые (т.е. с запрограммированной амнезией "потерпевшего") — расчистка маршрута требует времени, изобратетельности, и даже сама по себе, как я думаю, является для мога интересной формальной задачей.

С явным самодовольством Джер рассказывал Фаню про "классную инсценировку", как Эдик, страстный филателист, получил вдруг в подарок редкую марку, о которой давно мечтал — причем получил от своего главного соперника и конкурента.

Два момента удивили меня сразу же, как только я познакомился с феноменом санкции: 1) совершенно необычный, с точки зрения всего диапазона, характер отношений между могом и немогом — далекий от равнодушия, я бы сказал, страстный или еще точнее — ревностный, и 2) невозможность установить зависимость санкции от "моральных качеств" избранника.

Ну ладно, Эдик Кульков, для характеристики которого больше всего подходит слово неприметность, способен, в конце концов, вызвать сострадание. Хотя ясно, что подобное чувство, малозаметное у могов, едва ли могло оказать влияние на причину выбора. Но среди избранников, среди довольно многочисленной "паствы" (иные из могов ухитрялись везти по 5-6 избранников сразу) попадались и личности, на мой взгляд, совершенно отвратительные — и картежники какие-то, и чиновники-функционеры — словом, сущие моральные уроды.

На мои осторожные расспросы по этому поводу моги, в лучшем случае, пожимали плечами. Порою удавалось услышать в ответ что-нибудь из застрявших на слуху выражений. Пожалуй, в своем пристрастии к этим засорениям ноосферы, в умении извлекать и вовремя цитировать их моги походили на митьков — и те, и другие своего рода подземные жители, обитатели котельных, блистательные порождения Питера 60-70-х годов. Джер, например, отделался цитатой из знаменитой детской страшилки:

Вот пристал: — зачем? зачем?
Попугаю — да и съем...

Зато ответ Зильбера на вопрос, почему он дал санкцию некоему, мягко говоря, малосимпатичному гражданину, меня поразил. Он оказался исчерпывающим объяснением сути дела. Зильбер (несколько задумавшись) вдруг процитировал строчку из песни Высоцкого:

И мне захотелось — пусть будет вон тот,
одетый во все не по росту.

Я вдруг понял, что для мога и не может быть более сильной мотивации, чем прихоть воли. Ведь обусловленность некоторой причиной, особенно доступной пониманию, является формой зависимости. Вхождение в состояние могущества радикально подрывает зависимость от всего иного, расширяя территорию, на которую распространяется суверенитет Я. Многие привычные для немога ряды обусловленностей, причинные цепочки разрываются могом (собственно, с этого и начинается Основное состояние "я могу", с разрыва цепей заставляющих изнемогать) — натяжение других существенно ослабляется, и они провисают. Зависимость от мнения других людей, от их власти и властных установлений, от уз морали, рассчитанных на немогов, зависимость от законов природы и прежде всего от собственного тела — по степени обусловленности или, наоборот, необусловленности этими параметрами надежнее всего можно отличить немога от обладателя могущества. Ницше в свое время проводил разделение между свободным и связанным умами; но и у него свободный ум оказывался основательно связанным, прежде всего бездействием, т.е. неможеством, неспособностью воли непосредственно опрокидывать себя в плоть.

Между "данной в ощущении", истинной достоверностью "я могу" и точкой воли "пусть будет вон тот" существует кратчайшее расстояние. Если я не привязан к тем, которые хотят и могут мне быть полезными, стало быть, подобный расчет, вроде исчисления заслуг, сам по себе и не входит в мою геометрию воли.

Пока еще не изучен феномен фаворитизма у королей и, вообще, у сильных мира сего, я думаю, он подтвердил бы прямо пропорциональную связь между силой каприза (каприччио — прихотливый ход в музыкальном произведении) и объемом и качеством власти.

Но еще более точным, Абсолютным Архетипом причины санкционирования является лаконичное библейское изречение:

"И возлюбил господь Иакова, а Исава возненавидел".

Но это лишь точечная мотивировка, вслед за которой начинается сложная геометрия воли — желания, ревностное веение своего подопечного через пороги и преграды. Как ни странно, практика санкционирования, кажущаяся на первый взгляд экзотической прихотью, складывается в достаточно жесткую конфигурацию событий, в нечто знакомое и даже объективное. Теперь я по крайней мере, знаю, что ревность Иеговы объективна.

Далеко не все избранники, носители санкции, известны мне. Но у тех сравнительно немногих, о ком я знаю, результат, т.е. "осененность" впечатляет. Кажется, кальвинисты были правы, думая, что богоизбранность непосредственно влияет на земные дела, включая профессиональные и денежные успехи. Санкция, подобно благодати, универсальна — захудалого учителя она делает не только асом своего дела, но и удачливым любовником (через сложнейшие многоэтажные заморочки, через высочайшее искусство Гелика и Фаня), спивающегося футболиста возвращает в основной состав "Зенита" и т.д. По известным причинам мне не хотелось бы называть имена. Но зато как раз здесь уместно будет вспомнить всевозможных экстрасенсов, йогов, колдунов и прочих, несть им числа, занимающихся чумакованием. Естественно, что среди подобной публики нет ни могов, ни стажеров: ни один из чумакователей, имеющихся в моей картотеке, не владеет ни ОС, ни техникой чарья. Но зато среди них есть носители санкции, а стало быть ретрансляторы силы. Есть те, с которых снята санкция (поскольку все чумакующие, имеющие дело с могами, связаны заветной санкцией) — нарушившие завет, сотворившие мерзость пред могом — они изо всех сил пытаются вспомнить "как это было", тщатся имитировать прежнее везкение, ну и, конечно, худо-бедно работают, поскольку всякий, назвавшийся экстрасенсом, уж как-нибудь заработает на хлеб с маслом.

Беззаветная санкция — это результат неспровоцированного выбора, высшее проявление свободы воли, можно сказать, объективный показатель достигнутой высоты. Как редкий по щедрости дар для избранника и как уникальный тип отношений, украшающий скудость бытия, беззаветная санкция ценна сама по себе. Кое-кто из могов настаивает на преимуществах именно беззаветной санкции, чуть ли не сводя к ней всю практику санкционирования. Но таких случаев немного. Труднообъяснимый, но совершенно объективный закон практики порождает (лучше даже сказать имманентно порождает) переход к заветной санкции, к заключению завета. Беззаветность чаще всего оказывается стадией предварительной или подготовительной, хотя уже и на ней немог порой становится свидетелем "явлений". Ну, а уж заключение завета сопровождается явлением в обязательном порядке.

Фактура явлений весьма разнообразна — зримая манифестация мога и его силы зависит от цели, от условий завета, от вычисленных точек уязвимости в воображении немога-избранника и, не в последнюю очередь, от стиля или способа присутствия практикующего мога. Среди явлений есть очень сложные патентованные феномены — такие как "хождение по радуге" — изобретение Графа, освоенное далеко не всеми, или знаменитый "полуночный голос", коронка Рама.

Очень впечатляющи эффекты с зеркалами, достигаемые сложной конфигурацией чарья и особой техникой миражирования.

Сергей С., которого Васиштха вез целый месяц, впервые увидел олицетворение своего везения именно в зеркале. До эитого Васиштха давал только знамения, натягивая поплавки — раздел практики, в общем-то вполне объяснимый. Диагностируется, считывается из глубокого СП структура желаний осененного немога — чего ему хочется "здесь и сейчас". Тепла, денег, друга, собеседника... Диагностировав предмет желания (а в случае крайней расплывчатости, например, когда "хочется счастья" и сформулировав за невразумительного желателя некий похожий предмет), мог отпускает поводок и переходит на дальнее сопровождение, предварительно закидывая в поле сознания немога горсть поплавков. Затем, на некотором расстоянии мог организует предмет желания или его заменитель и натягивает поплавки. В таких случаях немог (не знающий о санкции и не заключивший завета) обычно говорит: я чувствую, что менявечет какая-то сила... внутренний голос подсказывает...

Вывозя носителя санкции на предмет желания моги обычно посылают знамения — или внутренние, вроде подергивания мизинца на правой руке, или внешние — всякое разное. Правда, без сопровождения на одних только сверхдальних поплавках возможность знамений крайне ограничена.

Так вот — Сергей С. То, что ему почти всегда хотелось женщину, можно было понять и без всякого сканирования. Васиштхе ничего не стоило бы дать на абстрактное желание абстрактный предмет — организовать цахес-эффект для какой-нибудь из встречных или попутных подходящих дам, подсунув ей Серегу, да время от времени подпитывать заморочку на сопровождении, пока обратный ход сам по себе не начнет вызывать затруднения. Человеческое Я устроено так, что принимает под свою крышу все случившиеся с ним желания и, какое-то время, готово нести за них ответственность — в противном случае "управляемость немогом" упала бы на порядок, и могам, соответственно, не было бы такого раздолья.

Однако диагностика из СП, проводимая Васиштхой, давала ему возможность выпытать контуры предмета желания с куда большей точностью — Серега получал именно то, что хотел — почему впоследствии так легко поверил в мога-покровителя и принял завет.

По натянутым нитям Сергей шел туда, где для него было организовано вожделенное шоу, шел через тучков мост, в скверик к "Юбилейному" и находил именно то, что искал и что было диагностировано Васиштхой. На скамеечке в скверике сидела девушка, погруженная в гипнотический сон, сидела в более чем непринужденной позе, и ветерок колыхал ее платье, и сердце Сереги билось в резонанс наслаждению, пока он "небрежно" прохаживался туда-сюда. Сергей, прирожденный вуайерист, следопыт и наблюдатель, был способен к необыкновенно длинному сексовизуальному приходу. Потом, когда он окончательно поверил в свою звезду, а точнее говоря, научился распознавать знамения, надобность в квази-случайном прохаживании отпала. Еще бы — Васиштха надежно прикрывал территорию выносным супер-экраном, а затем еще и замкнутой кольцевой заморочкой.

Носитель санкции просто садился рядом или напротив и наслаждался очереным подарком судьбы, думая, что лучше Питера нет города в мире. Вероятно, Васиштха все-таки не мог считывать все детали конфигураций в богатой, изощренной фантазии Сергея С., возмоно, что инсценировка иных шоу-предпочтений была технически слишком сложна, но и предлагаемое поражало разнообразием, так сказать, прихотливостью и уж нисколько не было похоже на абстрактный предмет. Разноцветные трусики чередовались с отсутствием таковых вообще, варьировал возраст, позы и даже количественный состав задействованных в шоу, не говоря уже о том, что Васиштха лишь несколько раз, поначалу, прибегнул к статике примитивного гипноза, щадя робость и предшествующую практику наблюдений своего избранника.

Впоследствии, фантазия Сергея вводила в шоудаже элементы активного сопротивления. Симпатичная женщина, в расстегнутой и приспущенной юбке, буквально извивалась в замысловатой "дырявой" заморочке Васиштхи:

— Что уставился, скотина, — с рыданиями в голосе кричала она Сергею, — может, у меня просто чешется.

но Серега, надо отдать ему должное, совершенно не склонный к насилию, был на высоте:

— Не бойтесь меня, ну что же вы. Ведь вид возбужденной женщины прекрасен... Уверяю, вас никто не видит, кроме меня. А я художникпотаенной красоты... Я смотрю на вас и хочу вас от имени всех мужчин... Не бойтесь, снимите юбку, она вам только мешает... Ну и так тоже можно — край юбки поднять повыше... и прикусчить зубками — ну отлично. Несравненная... Просто секс-бомба... Ну, мисс Вселенная...

Умело вешая лапшу, Серега иногда добивался действительного экстаза, перехватывая отчасти управление заморочкой. Это, конечно, доставляло дополнительные трудности Васиштхе, но и было предметом его гордости.

— Ну как тебе мой козленочек? — спрашивал он с нежностью. Я отвечал единственно возможным в этом случае образом: "Да, удивительно резвый агнец, так и купается в благодати..." Только Васиштха, Джер и Рам брали меня на практику везения — остальные лишь изредка допускали — или не допускали вообще.

А явление мога Сергею состоялось, как уже было сказано, в зеркале. По-видимому, Сергей воспринял все правильно, ибо в тот же день был заключен завет, вручены культовые предметы, и таким образом беззаветная санкция перешла в заветную.

Насколько мне известно, содержание завета никогда не бывает слишком обременительным для немога. Как прравило, в "контракт" входит только одна заповедь и ряд ограничений, а также способы связи и процедуры благодарения, так называемый фимиам.

Видимо, история всей практики санкционирования и везения убедила монов, что исполнение даже одной едиснвтенной заповеи представляет колоссальные трудности для немогов, введение же таких жестких ограничений как "не лги" или "не пожелай жены ближнего своего" неизменно оказывается пустым сотрясением воздуха, равносильным запрету "не дыши". Все санкции, где содержались подобные пункты, были почти сразу же сняты из-за грубейших нарушений завета избранником.

Единственная универсальная заповедь, взодящая во все заветы (ибо без нгее заветная санкция теряет всякий смысл для мога) предельно проста: "не ищи себе иного покровителя". Она может формулироваться и вводиться по-разному, но суть одна: не сотвори себе кумира. Всякая попытка со стороны избранника, носителя санкции, "подстраховаться" — заручиться поддержкой иных "высших" сил, в т.ч. институтов любой из традиционных конфессий, карается, как правило, немедленным снятием санкции. Поразительно, но часто бывает так, что прежнее полное равнодушие к религии сменяется у немога после получения санкции и заключения завета странной вспышкой интереса к "горнему" вообще; возникают вдруг поползновения "покадить Иегове" — наведаться в церковь, носить крестик, образок. А потом — запоздалые стенания, страшные клятвы в попытках вновь вернуть снятую санкцию — словом, немог есть немог, ecce homo.

Я видел всего четыре явления, из них два закончились заключением завета, а двое избранников "усомнились", несмотря на предъявленные знаки могущества.

Рам явился своему объекту, которого предварительно вез около месяца, белой ночью на набережной у Горного института. Явление было хорошо обставлено предшествующими микроявлениями (знамениями). Немог былпомещен в связку обширной и очень сложной заморочки (Рам работал изо всех сил), начиная с какого-то момента сгущения чар все прохожие вдруг стали здороваться с ним, называя по имени-отчеству и произнося какой-нибудь комплимент ("Рад видеть вас, Юрий Васильевич...") Затем Рам, набрав ПСС или даже СС по методике Гелика, вышел из сопровождения, приблизился к стоявшему у Невы немогу и очень красивым, каким-то плавным прыжком поднялся на двухметровую афишную тумбу, стоявшую тогда у здания Горного института.

— Подойди, — сказал Рам негромко, но Юрию Васильевичу его голос показался, вероятно, раскатом грома, — он даже на секунду приложил ладони к ушам. И приблизился.

Рам вывел его из заморочки, стряхнул чары, поскольку завет может заключаться только в состоянии свободы воли, а иначе он ничего не стоит. И сказал:

— Ты чист душой и незлобив. Я дам тебе силу, и будешь ею силен.

— В-вы кто, извините?

— Я мог и пребываю с тобой уже некоторое время. Мое имя Рам.

Последовала пауза, видимо, немог вспоминал и осмыслял происходившее с ним за последний месяц и прикидывал варианты.

— Почему я? — спросил он наконец.

— Ты мне подходишь, и я возвышу тебя, — сказал Рам. — Вот мои условия: нельзя служить двум богам. Только ко мне ты должен обращаться и взывать. Не триги ноготь на мизинце левой руки. Не ешь свеклу. Не носи ничего зеленого в одежде своей, ибо все это мне противно.

— Хорошо, — ответил немог, почти не раздумывая.

— Услышанное запомни хорошенько, это завет, — продолжал Рам. И вручил предметы культа, необходимые для контакта — какую-то сплетенную из тонкой проволоки овальную рамочку и табличку с формулой взывания-заклинания, что-то вроде: "волей мога, волей Рама, точной верностью завету". Рамочку следовало держать двумя пальцами левой руки — большим и мизинцем — и произносить словесную формулу... Чтобы в трудную минуту обрести помощь мога-покровителя... Ну, а появится желание поблагодарить, всегда можно взять в руки овальный предметик и произнести раз-другой имя мога... Насколько мне известно, многие моги вручали в дополнение ко всему ароматические палочки, которые следовало возжигать — если захочется поблагодарить.

Каким образом вручаемые предметы могли способствовать контакту между носителем санкции и покровителем, мне не совсем ясно. Возможно, они имели чисто ритуальный смысл, а мог следил за состоянием объекта-избранника благодаря горсти заброшенных поплавков и СП-диагностике. Тем более, что личный контакт, даже между немогом-избранником и могом — вещь очень редкая. Ни в одной из практик, за исключением практики санкции, мог не называет себя немогу и вообще ничего не объясняет, разве что наставляет кого-нибудь нравоучительной попаданой. Но даже и в случае санкции непосредственное явление мога — "лицом к лицу" — выглядит скорее исключением, чем правилом. "Негоже немогу видеть мога живого", как выразился Бет.

Полагаю, что основная причина тут кроется в психологии немогов. Все, что увидено "живьем", воочию, в особенности неоднократно, теряет часть своей ауры для человека. Нужный эффект улетучивается, даже если сила, даваемая санкцией, реальна и ощутима.

Быть может, знаменитый Фома, требовавший возможности вложить свои персты в раны христовы для надежного уверования, не получил желаемого подтверждения еще и потому, что вложение перстов привело бы, конечно, к "убедительности", но не привело бы к вере. Насколько мне мизвестно, опят практики санкций полностью это подтверждает. Активное личное соучастие неизменно уменьшало поступление фимиама (производство благодарственных ритуалов и жестов) и нисколько не способствовало сохранению завета.

Именно поэтому постепенно стали преобладать косвенные явления; показы знамений и себя через знамения.

Интенсивная ката подготавливает пощадку для знамения. Трещат и ломаются ветви деревьев, дребезжат стекла; иногда находящийся в катапраксии мог осуществляет часть сброса (очень незхначительную) в полость сердца избранника, вызывая аритмию сердечной мышцы, непосредственно производя тем самым подобащее ситуации волнение.

Если у избранника нет под рукой культового предмета, катапраксия может затянуться, принять более "грозный" характер и, наконец, заканчивается собственно знамением, например, завихрением столбика пыли, котрый на какое-то время зависает в воздухе, приближается к немогу и рассыпается у его ног. Предварительно из глубокого СП мог считывает желание подопечного и теперь доводит до сведения избранника свою волю, придвигая в вихревом столбике записочку ("письмена"), направляя посланца с изъявлением воли мога — тут чаще всего используется стажер, но бывает, что зачаровывается и подсылается первый попавшийся немог, являющийся, в таком случае, "ходячими устами мога живого" — и т.д. Практика санкций вообще и, особенно, явлений, овеяна духом театрализации, вероятно, моги реализуют таким образом какую-то экзистенциальную нехватку, поскольку вкус к жизни могам не только не чужд, но и решительно отличает их от всяких проявлений доморощенного аскетизма (хотя данный параметр различается по могуществам — например, в одессокм могуществе диапазон культивируемых витальных состояний куда уже чем в сосновополянском или василеостровском). Инсценировки явлений ближе к искусству, чем аспекты других практик. Постановка знамений именно потому и приняла свой нынешний экспрессионистский вид, что этим решается двойная задача: мог восполняет себе нехватку приключенческого, зреищного начала бытия и, одновременно, осуществляется точная адаптация к психологии немогов (максимизация эффекта).

Красивы явления Гелика: он поджигает куст или траву, используя "дальнобойный пирокинез" (весьма сложная практика, достигаемая катой из ОС) и так является немогу в знамении сухой горящей растительности, окутанной дымом. Поскольку состояние неможества характеризуется тем, что очевидности (оче-видности) предпочитается до-казательство, т.е. нечто, предъявляемое по частям, и, соответственно лицезрению предпочитается умозрение, практика санкции обычно оставляет зазор для толкования.

Может показаться странным состав завета. За исключением требования о несотворении кумира, объясняемого вполне понятной ревностью дающего санкцию, все остальные условия контракта касаются сугубых мелочей, наподобие "не носить зеленого в одежде". Но и в данном случае некий архетип заветной санкции выкристаллизовался из опыта практики.

Во-первых, требования, акцентированные произвольно, снабжены надлежащей мерой абсурда. Они несут на себе личную печать, завиток воли, мога, дающего санкцию. Исполнение полюбившейся могу мелодии жестов и ритуалов является своего рода пересозданием мира по прихоти, вписыванием в картину бытия какого-то персонального "да будет так". То есть здесь происходит чистая манифестация именно собственной воли, а не какой-то "высшей воли", которую предстоит познать и принять как задачу. Стало быть, дающий санкцию ставит свою неповторимую монограмму на глине — при этом, конечно же, мир, о котором было сказано "хорошо весьма" низводится до уровня полуфабриката, сырья, т.е. глины. Ясно, что для чистоты желания, как оно проявляется в Основном состоянии, не может быть более сильного мотива, чем запечатлеть уникальность своего присутствия и тиражировать его вдоль по измерениям Вселенной. Отсюда все экзотические выборки или выдирки из набора равновозможных человеческих установлений типа "не есть свинины", "осенять себя перстом" и т.п. И можно представить себе, как резонирует душа мога-покровителя, когда носитель санкции распространяет выборку среди своих присных. Проповедничество и миссионерство напрямую не указывается в завете, но получивший санкцию и уже знающий о покровительствующей силе склонен и сам воспользоваться частью моральных процентов, вербуя себе адептов. Так личная монограмма мога, отпечатанная на нем, расходится концентрическими кругами и возвращается к могу как незримая, но очень важная составляющая фимиама. Завиток воли, размножающий себя в орнаменте прилегающих будней.

У меня есть давняя задумка, очень дорогая для меня и утвержденная внутренним решением воли. Друзья и знакомые, с которыми я делился "завитком", посмеивались или пожимали плечами. Однажды я изложил, по какому-то наитию, суть дела Раму:

— Если я однажды разбогатею — ну, скажем, получу нобелевскую, я обязательно создам фонд Бу-поощрения.

— Чего?

— Ну, знаешь, у шведов и, кажется, у датчан есть имя Бу, кстати, довольно распространенное. Вспомни такие специфические сочетания — Бу Ларссон, Бу Карлссон...

— Угу.

— Так вот. Я желаю видеть сочетание этого имени с русскими фамилиями. Я хочу, чтобы появился Бу Петров, Бу Иванов, Бу Сидоров — и так далее, и чем больше, тем лучше. Для этого мне и понадобится солидный фонд поощрения. Фонд будет предусматривать выплату специальных премий всем гражданам, имеющим фамилии, оканчивающиеся на "ов", "ев", "ин", которые при этом являются обладателями имени Бу. Я рассчитываю, что немало родителей захотят таким образом обеспечить будущее своим деткам. Понятно, что на всех не хватит, получат первые — но импульс сработает — а дальше уже можно рассчитывать на простое воспроизводство...

Проект Раму понравился: "Одобряю, круто берешь". При этом Рам нисколько не удивился — я думаю, потому, что траектория воли мога часто пересекает подобные перекрестки.

Однако странный состав завета объясняется не только пригодностью иррациональной выборки для воплощения причудливого завитка воли. Дело в том, что даже самые непритязательные запреты, если они оформлены в виде обязательства, становятся для немогов тяжелы. Я припоминаю несколько случаев, когда немог утрачивал санкцию из-за сущего пустяка, вроде появления "зеленого" в одежде.

Вообще, практика санкций может с успехом выполнять роль экспериментального человекгведения. Любопытно (и поучительно) наблюдать, как культурные и культовые установления, имеющие многовековую историю вновь возникают, будто впервые в отношениях между носителем санкции и могом-покровителем. Постепенно, как бы сама собой вырабатывается детальная практика культа — избранник, демонстрируя силу, привлекает новых адептов — или, что бывает реже, глубоко утаивает источник силы даже от самых близких. Что касается могов, заключивших завет, то, вероятно, первый вариант для них предпочтительнее, но есть любители и второго; Лагута даже включал в завет условие сохранить откровение в тайне.

Тем более, что искушения для немога возникают в обоих случаях. Извлечение личной выгоды, разного рода моральных процентов на дарованную благодать, разумеется, не может пресекаться покровителем, поскольку везение, удача, вообще успех в любой избранной деятельности как раз и является практическим следствием избранничества, он непосредственно вытекает из дарования санкции. Какая-либо реакция на моральный кодекс своего избранника абсолютно нехарактерна для мога. Действительно опасным искушением в этом случае является гордыня: слишком велик соблазн заявить: "Я и отец мой неьесный едино суть". Немог, пользующийся силой, привыкает к почти даровому источнику; ему начинает казаться, что можно обойтись своими силами и вот, в неуемной гордыне, немог нарушает завет — и, естественно, лишается санкции.

Другое искушение, или грех, ведущий к утрате милости, чаще сопутствует тайному культу. Удивительно, как легко внедряется в психику немога комплекс "золотой рыбки" — синдром непрерывного возрастания хотений. А мог не в состоянии везти подопечного непрерывно — случаются паузы, порой длинные. Словом, немог начинает роптать на того, с кем заключил завет. А если немог возроптал, то это уже достаточное условие для снятия санкции.

По логике вещей, было бы естественно считать снятие санкции необратимым — по большей части так оно и есть. Но мне известны и случаи прощения, свидетельствующие — как это еще назвать — о простой человеческой слабости мога... Избранник Фаня, успешно чумаковавший и даже удостоившийся внимания прессы, впал в гордыню и утратил санкцию. Бедолага ужасно переживал, но не смирился: чуть ли не аждый день он ходил на места явлений, возжигал ароматные палочки и по сто раз повторял одно и то же шизофреническое заклинание: "Нет бога, кроме мога, я пророк твой, Фань, Фань!" — и добился своего! Фань простил нечестивца и вернул ему благодать, возобновив заветную санкцию.
 
 

к оглавлению