Наталия
Перевезенцева
 

ШОССЕ

 
 

1.

По шоссе со скоростью сто двадцать.

Как морочит быстрая езда.

Белой ночью взвиться, оторваться,

улететь, — но чтобы навсегда.

Ни больниц, ни костылей, ни плача

родственников — только светлый май,

полоса песка, залив… Иначе —

жми на тормоз, скорость уменьшай.
 
 

2.

Это будет в Оллиле, в Териоках,

По дороге к Вийпури или возле.

«Я тебя любила», — скажу жестоко,

ты же, не расслышав: «Какой воздух!».

Я опять о том же: что все проходит,

были ты и я, а теперь — розно.

Жизни половина уже на исходе,

будет ли вторая — спрашивать поздно.

А еще добавлю, что прошлое, верно,

как волна залива — мелко и гладко…

Ты закуришь «Приму» (немного нервно),

но спокойно скажешь, что все в порядке.
 
 

3.

Все это длилось, как волна залива,

который не кончается с волною,

который остается молчаливым

свидетелем — тогда, как мы с тобою —

участники, то бишь, — комедианты,

то бишь — ученики в актерской школе.

Нас разделяет только медиана

шоссе, — а мы два катета, не боле.

И не к добру мы вышли из машины,

и ты остался, я — пошла к заливу.

Убогий пляж, его песок мышиный…

Хотелось быть одной — и быть счастливой.
 
 

4.

Когда произношу не «я» и «ты», а «мы» —

сопротивление должна

преодолеть белесой мокрой тьмы,

той, из которой Венус рождена.

Не говорите: Кипр, дельфинов стая

и колесница-раковина… Вот

она из наших мелких волн встает нагая

и ежится, и к берегу идет.

Ее голубки — чайки, пляж песчаный

ей первым ложем будет, а гранит

ее от ветра первым заслонит.

И хмурое балтийское молчанье

музыкой будет… Верно, потому

я не могу произнести свободно,

что «мы с тобой» — и призываю тьму

первоначальную… А дальше — будь, что будет,

что Венус повелит,

и как гранит,

песок и волны нас с тобой рассудят.
 
 

5.

Твое возвращенье домой,

вдоль залива пустое шоссе.

Очнись: я не еду с тобой,

как это дозволено всем.

Я знаю, что я одна,

что мне не зачтутся в плюс

берег, песок, сосна,

гранит… И я не боюсь.
 
 

6.

Но я тебя любила… Так любить

сто тысяч родственников или боле — вряд ли

смогли бы… Нет, не то… Порвалась нить

повествованья, то есть ход спектакля.

Ты говоришь, что Дания — тюрьма.

Поверь, есть страны хуже, а свобода

оковами такими может стать,

что Тауэр покажется полянкой

на берегу реки… Уснуть, понять

и ополчиться проще год от года

на эту сладость, эту благодать,

которую зовете вы: свобода.
 
 

Когда-то были васильки

над светлою рекой.

Из них сплетали мы венки

Аой, аой!

Впадает в море та река,

И не найду я василька

В песочке под сосной

Аой, аой!
 
 

Безумье поражает исподволь.

Сначала кажется понятным,

что все слова и даже исповедь

легко переиграть обратно.

Потом является умение,

чужие страсти отшелушивать.

А дальше — легкое презрение

и вежливое равнодушие.

Тогда шоссе ведет вдоль берега

и сосны силуэтом явлены.

И кажется, что все отмерено,

поверено и предоставлено.
 
 

Этот веночек тебе не носить,

не по тебе честь.

Я бы не стала его плести

из того, что растет здесь.

Иглы царапают, нет сил,

а ветки так трудно гнуть.

Но тот, кто венок у меня попросил

вернется когда-нибудь.
 
 

7.

По Приморскому шоссе белой ночью,

возвращаясь из гостей в воскресенье,

я увидела ее на обочине,

а, увидев, поняла: нет спасенья.

И не то, чтобы виновна, что выбором

я ошиблась — между Овном и Рыбами,

просто этой майской ночью под Выборгом

показался окончательным выбор.

Я увидела ее на мгновение,

различила тень веночка соснового

и еще раз поняла — нет спасения,

поворота не предвидится нового.
 
 

Васильков не соберешь

холодным маем.

От судьбы не уйдешь,

просто будет другая.

Та, что колючий венок плела,

отправилась в долгий путь.

Не говори, что она умерла,

просто забудь.
 
 
 
 
 

в сундук