Cветлана ИВАНОВА
ПЕЙЗАЖ
В доме Вагинова Константина -
молодежная биржа труда.
Без труда
проплывает небесная льдина,
как лошадка dada
сквозь брандмауэры и кроны,
листы на воде,
сквозь гнездо вороны -
далее везде.
Дыши, вода небесная в канале.
Мы все карандаши в твоем пенале,
нор этих затхлые звери,
падающие, как ери,
мордой об стол.
Идет-бредет старухи ледокол,
листву, как семочки, он сплевывает в воду.
И медленно плывет топор
к Адмиралтейскому заводу.
* * *
О гусеница, бабочкина дочь,
и ты взлетишь, где башни, крыши,
над скукой загородных дач.
Не для тебя судьбина вши,
ты вылезешь из кожи!
Покуда ж меряй - землю ли, траву -
старающимся телом,
свой жирный брейк пляши…
Ты - наяву,
все сто цветков тебе горят пожаром.
* * *
Вся юность напролет -
в колючей шубе,
с кофейной чашечкой в руке,
на воробьином языке,
на голубином волапюке,
листвою стреляной,
стеклом на сквозняке...
Как добрая колдунья канарейку,
а злая - ящерицу или змейку,
меня из губ выкармливали звуки
гармоники, пьянино и трещоток -
в сто тысяч гл?ток.
Или это рассветные птицы,
как будто звеня бокальцами,
первый звук исторгали
из уст осторожных своих,
так лелея встревоженными пальцами
ветвь, держащую их...
И сияя -
пора брат,
пора -
из кафе вылетала пчела,
голоса разносились наружу,
и оглядывались зеркала
на свои отражения в лужах.
АВГУСТ
1
Реализация замков,
заказ ключей,
когда ты здесь -
и был таков -
чья-чье… ничей,
когда, как Красная Стрела,
ты спохмела,
когда едва из-под крыла,
когда, как дождь из-за угла,
когда стремглав из-за стола…
Твои дела.
2
Ты ли облака колобок,
выбритый крымский лобок -
расступись, трава вороная,
расти, вспухай, избушка ледяная.
Жизнь, скажи, как ты любишь меня
в солдатскую скатывать скатку,
раскатывать, как тесто.
Сверкай, сверчок!
Свиристи, сверчок!
Знай свое место.
3
Бабочки влюбленным эмбрионом
вползти в пустоту,
вспыхнувшую алым, золотым, лиловым…
На лету
под осенним
дождем
цирк шапито
разбирают
на части,
хлопает серой попоной
аккордеон.
Прощай, прощай...
Музыка иная
подхватит,
как волна,
как моря царственная слюна.
Оставь мне только эту каплю
на грязном дачном блюдце,
увядший иван-чай,
в небесах живые картины -
листья, слоны, бегемоты, вулканы, льдины…
* * *
От близости ли чужого
невыговоренного слова,
невыковырянного из яблока
живучего червяка,
того - о молчи, молчи,
скрипучими чердаками
с каблуком каблука
топочущего в ночи,
летящего облаками
сурка моего, братка…
В коробку из-под монпансье
оброненный медяк,
лети, лети, как бы во сне,
как бы не так -
иль в зеркале движенье,
иль кожи дышащий узор
с дрожащей голубою тенью…
Как бы во сне -
прости, стерпи
раздавленную на губах
льда ягоду, нет - яда…
Лишь ящеркою взгляда
зашей на себе,
забудь обо всем,
как небо снегопада,
как древо декабря,
лицом в подушки, в обмороке,
и нет нашатыря -
лишь сердце бьется в облаке
над тишиной реки -
вс? пузырьки, пузырьки.
* * *
Эта осень золотая
после лета золотого,
это, под ноги слетая,
за подковою подкова
все звенит трамвайным ветром,
все дрожит фонтанным сплюем,
бархатом, вельветом, фетром,
кариесным поцелуем -
ради пасмурного вздоха,
ради красного словца,
безотцовного упрека,
брошенного в небеса,
ради масляного лепета,
шелкового хохотка,
ради тлеющего света,
где со мною мы пока,
ради солнечной изнанки
петушиныя воды,
ради радужной Фонтанки,
заметающей следы
катеров и облаков,
тихих, густонаселенных,
ради тех, кто был таков
в тополях мертвозеленых,
в неба выщербленной кроне,
выцветающей короне,
рассыхающейся раме,
в небеса летящем доме…
* * *
Гражданских сумерек слезных
пустые улицы, смеясь, стоят во сне.
Примись же, пока не поздно,
живые звезды в нежном складывать уме.
Кто с кем на вы,
кто с кем на ты -
невидимо из тишины,
неслышимо из тьмы -
то, видимо, в крови.
Не напрягая альвеол,
сам воздух произносит слово.
Его божественный глагол
взмывает птицей справа,
а слева -
летит сомнения пчела.
Его прозрачного чела
лишь ветр ночной коснется,
шерстью листвы шелестя.
О шевельни
дачного свитера нить,
шкатулкой музыкальной
протрещи,
пластинкой зашипи.
Льни, льни
пуговицей к пальцам,
дыма свивайся кольцом,
вой, лай, плюйся, зови
между собакой любви
и волком тщеты.
УРОК ПРИРОДОВЕДЕНИЯ
Гумберт Гумберт тревожит носочек Лолиты,
море волнуется раз,
будешь-будешь плюшевый, опилками набитый,
с грамотой за четвертый класс.
Скажу тебе н? ухо, куколка хромая,
в прохладную впадину противозавитка,
на Жуковского, седьмого мая,
выпав из кулька -
отзовись, кукушечка!..
Машиной поливальной,
пустой шоколадиной из города Москва,
мокрой черемухой, сиренью подвальной
море мое, море волнуется два.
* * *
Ангелы летают, где не велено -
меж инжекторов, канализационных труб.
Пеннорожденное отцветает дерево,
мыло стряхивая с губ.
От цветов, разбросанных, как после карнавала,
улицы светлы-
легче над промзоной взмывшего Икара,
тише золы,
паутины, вздоха, шепота, тени,
сна.
На земле Твоей, Боже, сделалось так зелено,
что небо сходит с ума.
* * *
Где твои глаза, куда ты смотришь, ночь?
Звезд ли злато-с?ребро стеречь
в гробнице небесной?
Вот стоит твоя вода, как страж,
и дрожит в ней звезд Эрмитаж
подсвеченной бездной.
Ладно их пересып?ть, засыпая,
с ладони на ладонь.
Посмотри, как разлетается стая
звездная - в земной огонь.
Вот одна звезда скатилась
в миску молока,
А сестра ее сияет
в пивном стакане дурака.
Эту брось в невидящее око,
ту - монеткой в нищую суму,
в пасмурное сердце, сердце злое,
ищущим покоя -
все равно кому!
Ночь, раскрой свои сундуки,
раскачай небесное дерево,
озари нас звездным заревом,
зернышком одари с руки.
A la memoire de V.K.
1
Труп лежал о пяти головах -
петушиной, кошачьей, мушиной, птичьей, крысиной,
в перистых облаках,
в пятнистых листьях осины.
Мир стоял с младенческой камфарою в ушах
и глядел, мигая, на осенний дым... дом...
в пустоту, разбивающуюся стеклом.
И ты снова делаешь шаг
в этот Стикс, в его тишину, как знак,
тише воды, что это - та же вода,
знающая твои губы, выдохнувшая “да”,
замирающая до дна.
После девятого дня
сразу
дрожь пронзает каждую паузу,
брошенную неловко,
как с пальца - божья коровка,
как горсть земли - на твой гроб.
И страшно
теплой крови собственных губ.
2
Обернись ко мне сквозь сон
веком вздрогнувшим, лиловым,
вывалившимся птенцом,
губы позабывшим словом,
жуковитой, домовитой
буквой,
мертвою водой,
из разбитого корыта -
рыбкой золотой.
Выскользни, взлети из тла
детским пламенем стекла,
увеличивавшим небо,
спящей чашечкой коленной,
тьмы хитиновой слюдой,
содрогнувшейся вселенной,
пустотой.
3
Весь в пирсинге осенний сад.
Его листва
выходит окнами во двор,
в колодец дна,
где рыбья челюсть и крючок,
и шерсть совы…
На все четыре стороны -
выходит в ад.
Затмился ока птичий лед,
стал ветром вздох,
и окна топлые стоят
в воде по грудь,
и крыс полки под Эрмитаж
ползут - нырнуть,
искать во тьме - где перстенек,
стручок, сверчок,
что все поет про детский клад,
зарытый тут.
4
В мире животных выключен звук.
Рыбы парят земляные.
Скользя сквозь воздуха стекло -
аллилуйя - твари взвывают земные.
Книги - отряд перепончатокрылых -
библиотекой летят,
пожелтевшими крыльями с шелестом машут,
всех собирая летучих солдат.
Тем, кто умер, летать так легко,
безжалостно сердце живое пронзая.
Высоко, далеко,
без края.
Этому учат в посмертной учебке
пасынков здешнего зла.
Из столиц серебра
в безграничной оправе
прилетать они вправе
и глядеть на оставленный город,
на волны и звезды,
и смеясь, обронить, как игрушку дитя,
в засыпающий воздух
капельку Леты,
Керы кровавой перо,
лепесток асфодела.
5
ПОСЛЕ НАВОДНЕНИЯ
Все твои телефонные линии
затопила вода.
Засыпают ветра
без фамилии-имени,
без роду-племени
до утра.
В каждой капле на темном окне,
в каждом стакане на дне
тишина.
Никого не оплакивая,
не ища,
в мертвый сон никого не пуская,
словно после аборта - пустая -
спит Нева.
Лишь простуженный шорох плаща
да трамвайный звоночек,
как стремительный росчерк
пера -
и опять немота.
Вот уж последний уснул
здесь человек, и птенец, и паук.
Темный послышался гул,
приблизился звук.
Кто хохочет, кто хнычет, кто пляшет.
То когт?м, то крылом,
то ладонями в воздухе машет.
Поднимаясь со дна,
уходя в небеса
бесконечной толпой
под сияющей снежной крупой…
И поют куролесом,
и несут
деревянный пирог
с мясом.
6
Все, что следует знать,
прочти
по мертвым губам,
по вчерашним теням,
по еще не истлевшим следам,
по теням следов,
по замерзшим теням садов,
по древесным распотрошенным рыбам.
Вот они идут под барабан парадом,
выстроившись в затылок,
уплывают во мрак
или в то, что отсюда видится мраком,
круглосуточным пунктом
по приему пустых бутылок,
ночным ломбардом,
ремонтом ключей и часов,
залетейским заводом
по производству снов,
страною из серебра,
под стигийским
немигающим зраком
фабрикой ангелов et cetera.
7
Воздух после дождя,
словно прощаешься с миром.
П?ходя, погодя -
ступай себе с миром,
с потной птицей, топающей ногой,
с младшим школьником,
бредущим дворами...
Над рассветной рекой
скатится в воду камень, рыба всплеснет руками.
Неужели мы все превратимся в камень,
в родину-землю, сжираемую собой,
В сизую пыль крапивы,
в поминальный звон?..
До поры до времени живы,
мертвы до конца времен.
8
Не останется и следа.
Только музыки пляшущая вода,
насекомого звона память.
Все сгорает - взмывая, плавясь -
колесо обозрения, лодки, павлиний глаз,
облаков прощальный показ
на закате лета.
Only after death -
птичья стая свистит, улетая вспять -
в этот дождь, в эту взвесь...
Только затем, чтоб успеть
каждую тень назвать
по имени - и обнаружить
источник света.
9
Люби меня, невидимое жизни моей,
ладонь пронзающее, ластящееся - люби...
Как голубые лбы
подлунных пионеров,
поющих в темноте,
как те,
кто выковырял на коре
всю алгебру земного света,
кто отыскал там, в синеве,
потерянную здесь монету.
Их - нет, не слышно в телефоне
ни на Москве, ни на Луне,
но в каждом шорохе и гаме,
как звери темные в загоне,
они летят ко мне.
По ровному, по кочкам, кочкам,
и в ямку - бух! -
сквозь сон родившихся в сорочке,
но не воспринимающих на слух.
10
Звонче трамвая, пчелы, тишины
окончанья войны,
прозрачней теней на залива
танцующем льду,
на лету -
покажи мне подводных могил
белую Ялту,
невскою дельтой синеющу
райскую карту,
обломки Титаника и Фермопил
останки.
Солнце сквозит, как ртуть,
из небесной ранки.
Больше не умирать
солнечному пилоту.
Облако в рай плывет,
с птичьего плачет полета.
1999-2000