VI. Ты
Осень дует в колосники, и горит печка. Листья облезли. Птички меж днями не летают. Обширный антициклон занимает пространство от Балтики до Урала. Я лежу на полу и смотрю в поддувало, как сыплются красные угли.
Ты знаешь, как убивали прекрасную леди? Её раздели донага, вытряхнули опилки и мордой – да в говно. Потому что прекрасная леди была драным мешком.
Земля придумала себе ворох легенд. И ты – ты сделай и повесь возле дома кормушку для птиц. Наблюдай и записывай, какие прилетают птицы.
Кирпичная башня в деревянной шляпе. Ни воды, ни света. Чайки в Хороге, чистики в поле. Где твой прадедушка?
– Умер. – Жалко, а то бы немного повеселее было.
Можно ли вынуть воробья из воробья? Почему так называемый господь не придумывает новых слов? Зовет ли война героя, или герой приходит в мир, чтобы принести меч? Где взять красную тряпку и сшить хрустальный флакон?
– Татьяну Ивановну можно? – Она вышла за вином.
Что кому чужая дорога! всяк пожалеет себя.
Хрустальная тарелка с синим изюмом. И кораблик.
Видите, у нас какие известия, точно облака идут; пройдут облака, и опять наша музыка.
Почему рыбы молчат, как зайцы? Почему ты всё время повторяешь господи-господи?
Комната похожа на комнату, в которой ощипали жар-птицу. Кружится голова. Паук летит за спиной.
Зарево помоек. Чайки дерутся над трупом сгоревшей кошки. Ахилл гонится за черепахой. Огонь есть физическое время, абсолютное беспокойство.
Васильевский остров. Пасть, полная пены. Отгрызенный голубиный хвост.
Я спросил, какое время. И я ответил, что моё. И.Х. пасёт жёлтую звезду. Мэри едет в небеса. Люди проходят мимо магазина, как нелюди. Красными чернилами слог лю.
Пишу стихи про ядовитое молоко и крыжовник. Литература – не тёмный лес, а довольно обжитое пространство. Глаголы настоящего времени связывают зрение и предмет. Но что делать с так сказать сердцем?
Голые цифры. Жестокие, холодные дни.
В воздухе трепыхается птичка. Небо синеет, ветки колются. На шапку падает шишка. В клубнике завёлся долгоносик, одни бодылки остались.
Как стемнело, положила под порогом топор. С гвоздя упал халат. Стукнул пузырёк корвалола в кармане. Он был убит ночью.
– Зачем ночь его убила? Может, он просто убежал и разбросал игрушки? – Может, его волки съели, или он там деревьями залюбовался?
Ах! если бы этому волку грудку еще сделать, нежную!
Летний театр в парке Воздухоплавателей. Цыган шепчет: схвати ее за карман и кричи, что она украла твой кошелёк. Так принято, говорит, все засмеются.
Сцена дощатая, лезу, хватаю за подол, кричу: – Она украла мой кошелёк!
Молчание, танец остановлен, цыган пошутил.
Прожектор ищет в тучах иголку. Солдаты бегут, бросая оружие. Лопнули рельсы. Муки в городе осталось на четыре дня. Над дворцом Каретника поднят зелёный флаг.
Где луна? Вышла, качаясь, как белый огонь.
Цементный завод взорван. Цыгане уходят.
– Пока не исполнится всё.
Литературное утро, тетрадь для чистописания. Завернул матрац и нашёл на досках слежавшихся дождевых червей. Вчера лущили грецкие орехи, и пальцы желты от йода. Как трава, на веревочке сушатся розы. Под скворечником трётся обожравшийся кот Филлимон.
Пятится жизнь. Рюмочка светится. Брюхо набито птенцами. Гриб на вилке, прими смерть лютую!
Серый клочок неба: парус едет. Шестое число, нет уверенности, что оно. Через дорогу магазин СКУ КА.
Погода переменилась, в тапочках не пройти. Тю, и полешек уже нету! Но горевать для меня не подходит. Каждый день лыко в строку, каждому гусю своё яблоко.
Девочка пришла в лес, а деревья все в паутине. Вдруг видит полянку, а на пне сидит водопроводчик и говорит человеческим голосом.
Потом мы купили фонарики. А снега выпало столько, что Мойка и пруд замёрзли. Напиши, сколько раз ты купаешься. Если хочешь, пришли кипарисовый лист.
В этой сказке рассказывается (в скрытом смысле) о борьбе китайского народа с богачами. Жёлтые дома убегают по реальному снегу. На фундаменте церкви крутится чёртово колесо.
– Ты у меня узнаешь, позорник несчастный! Фу отсюда, я тебе дам! По роже хочешь получить? Пошел вон, кому говорят!
С грязи не лопнешь, с чистоты не очистишься. Где мальчик теряет калоши, там лошадь везёт.
Что ты здесь шатаешься, как будто забыл что-нибудь?
Комья высохли, и холодны костры. Тление, декабрь сухой. В графическом саду мается нарисованный человечек. Старуха с дерюжным мешком собирает прозрачные камни. Платок в синих горошинах, и в руке такой же, чтобы сморкаться. Старуха шипит и греет пальцы во рту. Лисица глотает острую косточку. Чапает цапля. Столбом до неба стоит день.
Когда вишни простые созреют совершенно, так, что будут не алеть, а чернеть на дереве, по утрам, когда сойдет роса, срывать их без хвостиков и высыпать на приготовленные реднины. И чтобы не лежала вишня на вишне, а в один ярус.
Если день будет жаркий, к вечеру они начнут покрываться мёдом, а на вкус сделаются очень сладкие. На заходе солнца вишни выстынут, и тогда нужно всыпать их через втулку в бочонок, который надобно осторожно покачивать. Воду налить так, чтобы она чуть покрывала вишни, и поставить в погреб на подставки.
На другой день, и на третий, опять долить воды. Недели через две добавить водки, и получится отличная вишенка.
Какие мои действия повлекли за собой эту смену декораций? Грустно ходить по пепелищу, почитай Гертруду Стайн. Купи книжку “Крысы”, хотя бы ради обложки.
В классе жарко натоплено. На подоконнике цветут альпийская фиалка и дряква. Красивый фиолетовый заяц скачет долиной Очарований. Душа состоит из атомов: огненных, шаровидных, легкоподвижных. Атомы не имеют звука, цвета и вкуса.
Кошки не едят кашку. А если едят, то не любят.
Дьявол охотится у стай, алмазный звонок в устах динькает в деревнях.
Ревёт пламя, и рушится кровля. 50-летняя птичница Пелагея Конопленко выбрасывает в окно сарая цыплят.
Маска – накладная рожа для потехи. Водолей – работник для наливки и отливки воды. Читать надо, когда часы стоят либо не идут по какой-нибудь причине.
Пишу: жи-шы, чи-сы, ка-ро-ва.
Морское стекло и зелёное солнце. Без родителей в школу не приходи.
Открой глаза: в какой стороне Россия? там? Сапоги на спину и – домой.
Domum – домой, domos – по домам, rus – в деревню.
На Смоленской дороге – дожди. Что это? что ползёт?
Москва! как много в этой суке! Мама! это город Петербург, это лучше, чем Париж.
Куры, ути, исть нечего!
Клоун упал в лужу. Из старого дуба вылетела ворона с голубыми глазами.
Сызрань, картинки художника-примитивиста, птичьи каракули на дощечках.
Зажужжала и хлопнула лампочка. Ковыряю в зубах спичкой. Бог далёк от нас, столько же километров, сколько в море песка. Не писай на пол, от этого гниют подошвы. Пиши, мой друг, правильно.
Начинается на ля и кончается на гушка, кто это?
– Лягушка!
Дом, но не дом. Что это?
– Гроб. Или гробик.
Настасья Петровна взглянула на свой стул и зарычала не так громко:
– Кто сидел на моем стуле и сдвинул его с места?
Из тетрадки выскочил таракан. Я уронил чашку. На счастье.
Вой кошек и роскошь звёзд. Останки шампанского. Соляные столбы, камни, как вода. Провинциальная жизнь на Луне.
На волнах земли качается город. В ящиках Летнего сада зимуют герои. По решётке Растрелли идёт птица с головой кошки.
Если бы люди были стеклянными – бросил камень и разбил, а звери железными, тогда все люди мечтали бы превратиться в зверей и стали бы ими.
Куб метели – не кубок. Злой дух сорвался с цепи и летит над Невой.
– Кыш! на кривой дорожке встретимся!
– Где живёшь?
– У чёрта на отшибе, в медвежьем углу.
Церштёрер, ты не дождешься добычи.
Так шипит дьявол и учится говорить змея.
Форточка полуоткрыта. Простое дуновение в твою сонную кровать, как вламывается Он!
Отплёвываюсь пеной зубного порошка. Течёт кровь. В ухе мыло. Глаз не работает. Лицо, как у землемера. Руки золотые, да рыло поганое. Мотаю ногой чужие жёлтые трусики. На них нарисован муравьед.
Чёрный комод для красоты натёрли салом. Мраморный лебедь с приклеенной шеей, в ящиках стопки шерстяных панталон.
Косой лист в машинке. Над головой если две птички, опечатка.
– Оговорка всех предаст. – Так не оговаривайтесь.
Ленинград возненавистен. После полудня лоб и веки наливаются свинцом. Горячего б чаю в железной кружке, как в ёндо.
Снятся ли вам берёзки, стихи?
– Я не сплю, мне дают таблетку, и я проваливаюсь.
Снился стеклянный Гамлет, весь в шестигранниках сот, и безглазый. Он сидел на стуле, как после спектакля, и говорил со мной.
– Значит, и вам скоро будут давать таблетки. Лучше лечь и лежать.
Деревья зимой – чистые шары с цветами! Чильхлюточники, подснехальщики, нихснечинетоки – божественный, катастрофический полёт птицы через Днепр!
Серебряное блюдо грохнулось о булыжную площадь. Голубой кот лижет лужу мороженого. Пуговички сияют, пена летит.
– Вы слышали, в Эрмитаже у ангела оторвали головку хээ?
– Самый большой нос был у Боба Фле, который родился в 1873 и умер в 1945 году от сифилиса.
– Ты будешь затравлен скучающими девицами. Пойдём, я хочу тебя рыбкой угостить.
– Смотрите, смотрите, он уже назад бежит! – А когда он вперёд бежал?
Кто ты, дева? – лес дремучий.
– В каком ухе звенит?
Железная старуха толкает красную коляску. Мужики в фуфайках разливают водку нежнейшего цвета, света неба. Из окна пятого этажа падает банка с прошлогодним вареньем.
– В каком ухе звенит? – У меня – в левом.
Елизавета Константиновна в жёлтом пальто. Кабы не было зимы, и – чёрная клякса.
Гелиевый шар холодеет, ложится на землю. Девушка стоит на углу Европы, варежки ледяные, глаза шоколадные.
– Где тебя черти носили?
Скользит угол солнца. Стекло такое чистое или его нет. Сосед через стенку ушёл в церковь. Ем китайское яблоко, скалюсь – кислица! В природе почти катастрофа: бесится и кипит дождь. Эти дни отчаяния, цветения, весны, может, и есть (чих!) само счастье?
Хорошо увидеть весной бабочку прежде, чем лягушку. И в ней – все жилки!
Свет с дождём: два чу – плохо.
Свет с дождём, два чудесных божьих явления ниспадают на божий асфальт.
Это вы гусеницу кверх торчком перевернули?
Чёрное небо перекошено вверх. Гипсовый тигр сторожит дом. Бесцветный цветок купается в люминесцентном окне. Созвездье – дельфинчик, как брошка, которую папа маме подарил.
– Ты такая красивая в этот вечер январский. Ты ни с кем не сравнимая. Из какой ты сказки?..
Всё в огнях и воскресных зайчиках, дамский мастер нарисовал снежное поле зимой. А летом она молоко козлиное продаёт.
– Не козлиное, а козиное. – Козлиное дороже. Деликатес.
Продавщица парфюмерного магазина ночами каталась в автобусах голой. На спор. Её судили и выслали за 101 километр. Есть специальные люди, которые помнят.
Пьян, совершенно пьян, целуюсь с попой. Тело её невесомо. И ночь вокруг – не ночь, а картонка. Вот кончится всё: зелёные ветки, одалиска. Нам с тобой хорошо втроём.
Чудно! – лицо любой женщины – зеркало её первой ночи. Всмотрись, каким был он, что переживала она. Мерзко ли, счастливо ей?
Ты думаешь, что любовь – это собственное страдание от того, что не дали игрушку? Собака собаку понюхает, и уже родня.
Небо красное, трава синяя, птичка жёлтая. Спускаясь в погреб, о гвоздь разорвал бровь.
Я не научился думать, что Христос – первый человек. Литература, в конце концов – хм! – это только то, что ты хочешь.
Хватит дурака валять, где Тютчев?
Так мог бы и хотел прожить до смерти, не объясняя.
В открывающейся полусфере яблока жил страшный жук. Мама и дочка купили две занавески: черную и красную. Первую ночь повесили они красную занавеску. Дочка встаёт, а красная занавеска и говорит ей: посмотри, какая на небе звездочка красивая! Девочка подошла к окну, и красная занавеска задушила ее.
Вторую ночь повесили они чёрную занавеску. Мать встаёт, а чёрная занавеска и говорит ей: пойди в подвал, налей пузырь, из которого лакают живое.
Чудовищная страна, кровожадные тряпки!
Мы не страница из романа Достоевского. Целое лето душа будет спокойна. Взял дощечку, о которую чистят обувь, положил на два кирпича и стал ждать.
Летит бумажный самолёт. Ах если бы на него сейчас села невидимая бабочка и накрыла своими красными крыльями!
Солнце садится. Ждать не-че-го.
Вышкрябывание ручкой по бумаге – мыслей. Душа, кто ты? девка, ночь золотая? день ослепительный? Слезы и грязь на лице, сладкие руки от яблок.
Лежу тихо в ногах твоих. Ты спишь, отчаяние бездонно.
Лето, кто пылит? Кто идёт из Ферапонтово?
Кошка ловит петуха – ха! – жёлтенькие глазки. Крыс и киска – весь сюжет сказки.
Анастасия шла по стезе.
– Ты святой, я святой, ты будешь еще святее, если...
Трава зашумела, мы покачнулись.
– Почему ты живешь по ту сторону мутной ямы? где кухарка?
Раздвигаю воду: голова у Егория жемчужная, во всём Егории части звезды.
Кухарка варит горох. Я хочу писать предложение.
Я написал голову с синими глазницами и от страха уехал в другой город. Остались Лариса и Ольга. Славы и Алексея нет.
Несчастный год! День – клять. Но в нём – своя игра, своя прелесть.
Пасха пришла к нам. Меня водили в церковь, поднимали, чтобы поцеловал мутное стекло, из-под которого кто-то смотрел. Нюся принесла жёлтых яблочек. А мы ей дали сладких конфет. Коричневое яйцо вставало на цыпочки и вертелось волчком.
9 декабря, тихий вечер, свечка, печка, ветер, мороз, ясное небо с розовым облаком. Ни кола ни двора, где дочь, где жена, как жить?
Где и когда родился отец, где работает и живёт? Нет отца, и никто не плачет со мной в минуту отчаяния.
Моя страна – Берег Слоновой Кости: жужелица, шелковица!
Эхо, как в пустом металлическом зале. Страшно слышать по телефону свой голос на том конце света.
Почему у тебя такая страшная рожа? Почему я говорю “чёрное”, а ты показываешь на белое?
Свет, как ртуть. Будущее – тяга яркого воздуха в печку этих дней.
Все просто люди. Не ангелы, не архангелы, не боги. Каждое их движение зловонно. Хочешь стать, как они? У тебя есть язык. На вопрос, что ты выбираешь, отвечай: я выбираю свободу выбирать и молчать. Выворачивайся, лги, научись молчать!
Жить тем счастьем, что они – как есть траву. Ты, так хорошо понимающий особенности нынешнего режима, зачем занимаешься самоубийством? Когда пьёшь, спроси себя: что я пью?
Отче наш, плесень на вине! Красному карандашу цена 5 копеек. Лысый нецветь – сокровище спичечного коробка. Лужа с бензиновой радугой. Приподнявшись к поверхности, существо открывает пасть, смотрит на меня, задыхается.
Что делать? Кто ходит с косой у границ, отсекая пространства Ермака, Ермолова, генерала фон Засса, Ленина, Сталина? Чему мы даём имя русское? Перед чем трепещет душа? Можно ли ходить по воде?
Можно и нужно. И чем чаще, тем лучше.
И – последнее. И – после последнего ужаса: он мог не умереть. Был влюблен в себя, мечтал о славе, получил её, потерял, жил на чужбине, где читал стихи.
Чудится зелёный холм. Перистые облака, 23 июля.
Наташа Родионова: – Нет, не было этого.
Бамбук растёт, как на дрожжах. Сырой ремешок на горле. Костёр на земляном полу. У цветных фотографий и пламя цветное. Улыбка корёжится. Узнать себя и в окошко.
Вор в зелёном платье. Королева в красном и с чёрной сумочкой на локотке. Лодка Ильи в тихом море. Берег – с песенками, манерами, аристократизмом, обжорством и скотовыгоном. Кукушка мается, собака кричит, мордоворот охотится за воробьём.
Утро, как рыло в зеркале. Большой рот, поцелуев не помню. Кровавое стекло ночи. “И всё” – (сбылось).
Угол Каменного острова – тьфу! угол Каменноостровского. Насекомое с косичками. Старый чёрт и Татьяна. Время отсечено, цветок отцвёл, скажи спасибо, что это было.
Идут пресные дни. Глазки – божьи коровки. Алкоголизм, дразнилка на картофельном языке.
О чём я? – Я пришла принести цветы и пожелать выздоровления. – Зачем ты принесла этот веник?
Веник-истерик. Мышка бежала, хвостиком махнула, яичко упало и разбилось. Надо нести простые яйца.
Одноглазый косится на горбатого. Шаги говорят: ян-варь, фев-раль. В зоопарке зверей кормят голубями. На Марсовом поле зацветает сирень. Или уже цветёт. В окошко трамвая брызжет грязная вода. Значит, зло – это всего лишь действие?
Был бухгалтером, причём неплохим.
Был примерным мальчиком и умел держать своё слово.
– Вы не знаете, как выйти к речке?
Дал 20 копеек калеке, и мерзкая милая птичка вытянула судьбу. Съел квитанцию: мёртвый орёл из гнезда не вылетит.
Где ты? Вне времени и больше пространства, они владеют знаками и текут через предметы и нас.
Где течёт? где ты? Почему в голове не написан ответ?
Зелёную бутылку разбить о камень. В яму – ещё три ведра негашёной извести. Сёстры – пастушки волчьей стаи. Душа вселяется через 40 дней после рождения и уходит через 40 дней после смерти. Как размазаны даты! Ни ящерицы, ни хвоста.
Железная просфора, семь смертных грехов. Високосный год, твоё лицо, линеа мондо. Всё, дальше не ходи.
Читаю Гоголя со словарём. Чёрные старухи по стенам шатаются. Дай пистолет, всё остальное я придумаю сам. Останется веник тюльпанов. Они развернут свои лепестки совершенно бесстыдно.
Коси, коса, пока роса! Я лишний на этом абрикосовом празднике жизни.
Этот танк, этот стол, эта страна – всё моё!
– Это вы?
Это я.
– Значит, я пришла за вами.
Говорит, как вата изо рта лезет. Глаза полны лжи. Сколь прошло передо мной!
Посреди леса – жёлтая дырка. Лунная ночь за пределами плоскости серого холста, волк. Ни что ни о чём не говорит. С лёгким сердцем выйти из этих стен.
Никакой светотени: вечное полное освещение. Если в мире есть девушка, которую я люблю – я люблю тебя. Но я не могу жить в доме твоих фантазий, там играют без правил.
Пожалуй, ты лучше пойдёшь целоваться в кино.
Некрасивое слово из трех букв. Дура! больше, чем ты, мне нужен я, который тебя люблю. Как львёнок, как узник.
– Ты не умеешь переносить трудности.
Монолог провинциального актёра окончен. Шоколадная фольга, занавес, жалкие хлопки, бумажки. Всё считается!
– А вы опять обманываете?
В банке с жёлтым раствором бултыхается сердце. Пожалуй, даже ты увидишь времена гораздо более славные. Иди и не томи душу.
Голая шея, трамвайное колесо. Жизнь продолжается: одинок, зол, бездарен, нищ, болен и глуп. Бабушку проведать некогда. Дрова привезли, в настроениях преобладает грусть.
Отчего рисунки на камне? Спросите у моря священника. Если ответит, что причиной тому случайное взаимопроникновение стихий, то попик ваш отрицает промысел божий.
Где кончается орднунг?
Движение каменных зеркал, сосложение плоскостей и рисунков, подвода и жёрнов. Ухо и шаг творца, созерцателя.
Эх китайцы-китайцы!
Зефир. Цена неизвестна. Поправляйся, спи на тихом часе и подрастай. Яблоня, дерево ада. Руки в уколах рыб. Сердце разрывается, молчу.
Так потихонечку и живём, время летит быстро. Растрелли тяжело переживает смерть Петра, двор переезжает в Москву. Это правда, что ты меня от немца родила?
Венера производит на свет цариц и аптекарей, ювелиров, торговцев сукном, посетителей кабаков, игроков в кости, вольнодумцев и разбойников.
– Ты мышей боишься? – Я мёртвых не боюсь.
Смотрю в замочную скважину. Грузинский кувшин и сухое соцветье укропа. Воины-вильмансрандцы, репродукция. Теория тапочек. Важно, как они стоят без хозяина и куда смотрят. Что не забыть? Ажурные лужи, и лужи – ажурны. Яблочное повидло и четыре огурца.
Станция Раненбург, старуха: – Пораньше приходите, а то я спать захочу.
Трава холодная, ни зги. Рыжая лисица выпрыгнула из тьмы и укусила в лицо.
Полдня сижу на чемоданах, грибы текут. Батюшка смешной, угощал одним салом, а в дорогу другое дал. Рисую углём по беленой печке. И только для губ мне бы нужен красный карандаш.
Боже! уже пора одеваться. Пионер в автобусе: с клыками, злой, растрепанный, весна! О если б записать последнее слово и целовать, целовать его.
Пельменная, 8.00. Шесть штук без уголка. Хутор Грушёвый, 21-я рота, Блудову. Начало Офицерской улицы, возле Мариинского театра, аптека провизора Винникова. Дюны – местность под Петербургом, район поселка Солнечное. Но мужества и цинизма не вселили в твою душу-мать.
Парижские небеса, телеграфируй своём здоровье. Выйти у Летнего сада, по Фонтанке до Невы, Алла.
В 7.30 на Финляндском вокзале взять билет до ст. Мельничный ручей. Так хорошо у тебя просыпаться! Воздух чист и не отравлен раздорами. Саня в шубе пьёт кофе. Царапинки мажут зелёнкой, марганцовкой и йодом, ветер под носом есть.
Вологодская обл., Бабушкинский район, п/отд Кулибарово, Секушиной Марии Михайловне, для Оли.
Адресат выбыл за смертью. Существуют наряды, которые стоят где-то, а ты не расшил.
– Глянь в окно, бычий ты пузырь!
Сумерки в ноябре. Воспоминание, нет, думы о предметах. Глаза обращены в прекрасное, в себя.
Четверг – не четверг? Вот и дождик. Горестно, горестно, спать, спать, стерпится – слюбится.
Дождик, чистой воды канарейка.
Неужели у Фёдора Ивановича нет даже спичек? – Нет. – А что у него есть? – Ничего. – У него есть дом и печка. – Нет. – Есть озеро, и он ловит рыбу. – В озере нет воды. – Он спит?– Нет. – Он смотрит на солнце? – Там нет солнца. – Раз нет солнца, есть тьма. – Нет. – Как же так? – Так. Все только мелькает, быстро-быстро.
Так было, когда в доме оставались спички. Но теперь у Фёдора Ивановича нет даже спичек.
Рассматриваю в тетради каждую букву несвоего текста. Буквы выпрыгивают из слов. Я бы посмотрел тебе в горло, но боюсь, что там ничего нет.
24 января, Аксинья. Разрыхление, борьба с терроризмом, экономическая блокада. Проснулся с тяжёлым плоским лицом, олицетворением самодержавия. Пошёл за печку пописать. Мухами, комарьём вышита, трещит лампа. На кровати возится грязная жирная ленивая стерва. Бег от жизни к С мерти.
Господи, не дай поместиться в эту строчку!
– Что тебе ещё? – Мне, батюшка, красной соли; солички. – Не дам, не гундось.
Не мир, парад животных. Прожить на земле жизнь и не узнать правды.
Сосны, одинокаи. Штормовое предупреждение. Звучат фанфары, вступает знаменосец. Конармия грохочет копытом: о звёзды, о кровь, в блевотине и облаках. Не разобрать этот механизм счастья и ужаса. Рад бы увидеть сверканье меча над головой, да не нужна никому твоя пустая башка.
Она! – всё острее, ярче, желаннее, белоснежней.
Ветер гудит, огонёк мой колышется, и шатается дом. Не вари козлёнка в молоке матери его. Только плоти её с душою её, с кровию её, не ешьте.
Господь на Синае: ворожеи не оставляй в живых.
Завтра новолуние. Наточить серп и тяпку. Смотри, эти ветки похожи на человека: вот ноги, вот хвост. Что твоя библия, что твоя евангелия? Никакой душой ни человек, ни животные не обладают. Свет праведных весело горит!
Левый полуостров в дымке, правый – клетка с позолотой берёз. Русской литературе свойственна прямая проповедь. Хрен с маслом! Внутри рвёт меня, всё не мило мне: ни земля, ни небо, ни все, что вокруг меня.
Сквозь пар окрестность чуть сверкает. И, призадумавшись, Луиза хлебом кормила с рук своих кота, который, мурлыча, крался, слыша сладкий запах.
Скрипка землекопа, еврея. Сдохнешь, а песенка вертится.
Дорресторанное пиво. Парафин на скатерти. Селёдка и муравей. Детка упорхнёт, корова сдохнет, а тщеславие, как крысу, утопим в стакане.
Уж дышит в лицо новогодняя печь. Зима, как голая невеста. Обещали письма, а принесли кольца. Фисгармония в актовом зале, бумажные снежинки на нитках.
Страна моя, крыши твои белоснежны, и вихри стоят над ней! Как страшна, как радостна эта охота, эта жизнь! Спасибо за кружение головы, глухую ненависть к работе, ведро смородины, полное насекомых.
Поля, мне: друг мой бедный!
Звякая, ходим от дерева к дереву. Серое высыхает на солнце. Улица в розовых пятнах. Ворон соловьиных, так чуден их бег надо мною, и пенье!
Что будет с курицей, если её выбросить из самолета? Кружа, обломает шею и крылья? Пойдет ковыляя через поля – к нам?
Стать повыше, на табуретку. Как ты думаешь, эти псы, которые наверху, они есть?
Учительница начальных классов и лупоглазый каретник. Жидкость, текущая из глаз, и печная сажа. Почти невозможно писать на бумаге. Будем есть жареных голубей и набивать их перьями подушки. Все – сказано! – смешалось.
Кажется, я живу понарошку.
– Кажется, я плохая. – А зачем ты плохая?
Как жестоки они: она и она!
Который какой-то день. Скоро ли апрель – цветение пера?
Не смотрит, а видит, кто это?
– Ты!
К пересечению стрелок, достигая двенадцати туч, падая цифрой, взмыв единицей! Косы солдат, послы никаких рас, народов-полков сыновья, мыши летят, падают звёзды в детских людей, над белой верёвкой восходит гражданский день.
Стишки пишем? В России две госдолжности: поэт и дурак. Кто верит в бога – лепят чушь. Кто не верит – гибнут. Мрут, как мрухи.
Абрикосы в сыром саду. Девушка Аня: глаз любовный, сердце пустое. За яй держится нежно и цепко.
Темно, красивые лица женщин, вставные зубы. Из трубы пятиэтажного дома летят снопы искр. Я сразу разглядел среди них девушку чудесной красоты и невероятной длины. Волосы её – о трёх ветрах.
Шахтёрский город Прокопьевск, январская ночь. Мифические дивизии. Голая свеча двойного тополя. Я с вами! я, может быть, с вами!
Хватит ли бога писать без красных строк?
Полуроза с лучами. Хорошо, тихо, рядом тюрьма. Какая замечательная у вас ёлка!
– Это не ёлка, а сосна, – серьёзно ответила девочка. – И сегодня наступит Новый год. А мне уже вот столько лет.
Время художественное. Лёгкое пламя бури. Я плохо говорю по-русски, пишут газетки, я ваш.
Кто сидит на вершинах пылинок и уплывает в неосвещённый воздух? Какое мне дело? Кропоткин?
Прочитай вслух стихотворение или высказывание на русском языке.
Катится бричка. Как шампанское, являются мужики. Лепят памятники из мраморной крошки. Круглый лес продают на дрова. Во главу угла выдвигается задача продумать и последовательно осуществить меры, способные дать большой простор действию колоссальных созидательных сил.
Лета б! лета, хоть весны, как лета! – сжечь бы всё!
Головой наткнулся на железный штырёк. Левую ногу прорубил топором. Правой, коленкой, ударился о камень, когда отрезал утке лапу. Глаза ослепли от спирта.
Пьянство – будет – не будет, это, как дождик. Ответ: погода будет сухой.
Одна шоколадка съела другую. Ни что не существует. Если существует, то непостижимо, если постижимо, то не передать другому.
Таня из X. появилась, исчезла. Так время и бежит: мы взрослей становимся, духовно богаче. Но это всего лишь моя мысль, до которой никому нет дела. И согласитесь, что я прав.
Целые дни сидим, как на иголках. Отче наш, ежели есть! Мы не первые, мы, к сожалению, единственные.
– Почему же я нем, как гроб? –А.С.Грибоедов.
Поэт должен писать стихи, художник должен пить алкоголизм, я никому ничего не должен.
Горизонт, проведённый резцом. Хаотическая конструкция рушится в море. Закрыл глаза, смотрю, как сверкают обломки – в клубах искр и воды.
Что же мне теперь в доме моём?
О, невозвратимо всё, что ни есть в свете!
Вши, спутники войн и разрухи возвращаются из небытия. Народы всех стран объединяются, чтобы лучшие их сыны ушли в свинопасы.
– А ещё неплохо зубами рвать мясо каждого попавшего в поле зрения злобы.
Будем курить спички. Ненормальный, нетипический, несоциалистический, нееврей – в психушку его! Быстрорастворимые шипучие формы – в стакан его!
Сука-мать на цепи, приёмный покой. Довесок мясника – два грамма в подол. Дневник – повторяющиеся разговоры с теми, кто мучил его. Новые подробности сна.
Спятил с ума, так мне больше нравится.
– Кошмар один. – Один, и непрерывный.
Повесьте меня на верёвочку, чистый вес радости.
Телом слаб, духом горек, слов на бэ не помню, поясни.
Невидимые жандармы поют во дворе. Упражняются в языке, делают из людей зверюшек. Жёлтая книга, бытие хилых существ.
– Ты ложишься спать? – А что еще делать при таком чёрном свете?
Ушла, закрыв окно. Поменял золотое кольцо на горсть серебра. Думаю, в дальнейшем не все исчерпано. Завтра они могут еще чудовищнее натворить дел.
Мясо + рыба = птица. Гусь + гусь = два гуся. Дикий край – козлы. Чем тебя я огорчила? – название водки. Книга – не человек. Она не поёт, она плачет.
Денёк распогаживается. Едет чёрно-белая собака. Какая паутина выросла, целый город!
Выросли, стали людьми. Проклюнулась травка, да это мы тоже знаем. И цветы помним, и букашечек, как деревья называются. Одно плохо, когда сплю. В нос мухи и осы залетают.
– И что они там находят? Мёд находят? – Нет, дрянь всякую находят.
Незнакомая женщина с синими от мороза глазами стоит, прислонившись к столбу. Проехали тихо прозрачные большие рисунки. Небо, как лёд, ясное. В трехлитровой банке – дохлый суслик и обрывки кукурузной бумаги.– Я тебе принесла воды. Хочешь?
– Песок в горле, хочу сладкой воды.
Лежу под простынкой разрезанный, как черкес. Зима – плохое лето. Хочу умереть, ничего не хочу, хочу умереть. Моё желание вещественно.
Скажешь, что опять несу бред. Зачем загромождать музыку? Сочинить сочинение, сверзиться с чёртовых троп.
Оно вас любила? Оно вас любила?
Царапают камни книг. Оплавленный муравей скорчился в чашечке свечи. В красном уголке заперта на ключ белая ворона. Лена скользит ногой по воде вполне равнодушно. Курочка запуталась в верёвочке. Ой, луна вылупилась, вся в зелёненьких кружевцах.
Самых несчастных среди нас, если тихо себя ведем, не выгоняют, а жалеют и лечат. Закрой окно, а то влетит огонь!
На вечер девушек цеплять. Почесала коготком попу, утерла сопельку, поправила волосы.
Зелен – не лезь. R-Манту пн., пятн., 13 – 14.
Я гений и хочу быть гением!
Хочешь – будь. У меня сегодня дырявые носки, прошу простить.
Как оперённые рифмы, падают воробьи из гнезда. Побросав велосипеды, мальчишки плещутся в коровьей луже. Поп Ваня расставил в дорожной пыли утварь церкви божией. Поп Ваня играет на гармонике, вечном инструменте радости и безумия мирян.
Все мы ребёнки перед этим веком.
Лес белый от солнца. Лес, в котором охотится моя выдумка. И незабудка, как синий носочек, горит.
Семечки, лимонад. Тяжко пьётся коричневый пшеничный самогон. Слышно, как за горами идут поезда. Из сломанной вишни течет клей. Курочки есть, картошка, поросёнок с огорода, на зиму хватает. Огромная баба вяжет, прикрыв каменные веки.
Поставим в новелле точку и, зевая, перевернём страницу.
Пустой шприц в вену. Серная кислота инъецирована в стебель незабудки.
– Я твои ноженьки мыла! Вот и товарищи все твои собрались, а тебя нет.
Бесформенный тополь растёт на свободе. В ботинки течёт глина. Мародёрствовали в столе покойного. Скрепочки, кнопочки, всё пригодится живым.
Школьный уральский учитель! Правый карман синего пиджака вечно испачкан мелом. 30 лет поэтической деятельности на благо русской литературы.
– Жди меня, я не вернусь, – чья строчка, дети?
Между большим и указательным пальцем лопнул клопик. Все кончено. Светит солнышко, я выполняю гражданский долг.
– Свечку куда? – на окно, чтоб видать было.
Мы помним твоё прошлое. Если ты повесишься, ты никогда не увидишь меня. Игра, музыка, блеск словес – свиньям.
Будем говорить так: бог создал Адама и Еву. Но в то же время бог дал горькое и сладкое. Понимаете, как интересно, в двух словах: горькое и сладкое. Значит, должен быть дурак и должен быть умный. Если не будет горько, то сладко цены иметь не будет. Если не будет сладко, то горько цены иметь не будет. А если не будет бедных, так не бывает. Потому что есть горько и сладко. Ты должен целовать ту руку, которую не можешь резать.
Шрам, как гусеница на щеке. Книга и крест. Словарь упоминаний, а не частотности. Ящерицы, утро-ранет, мокрая курица, лихие дни, раёк, светка-дура, паразитический образ жизни, Параскева-открытка, петушиное небо, конфета и секс, сетчатка, русский язык, пакостницы, мясо балерины, сёстры Карамазовы, воздухоплаватель Лемке, если я завтра приеду.
Выбросили, как собак, в голой степи. В теплушках у женщин лопались мочевые пузыри: при мужчинах нельзя. Расстреливали, вложив в гениталии ствол автомата.
Бог на небе, народ на земле, а сыновья отомстят.
Жить – не такое уж большое счастье. Умереть – не такая уж большая трагедия. Здоровы ли твои детки, солдатик?
Первый плод достаётся свинье. Русское – вне рефлексий.
Ждать с пустым стаканом, рисуя тень. На пустыре за автомойкой и чертополох выжжен. Жестяная крыша раскалена. Тонкий стаканчик, мурмышки прилипли ко дну. Господи, дай букву в рот!
Как размножаются эти несчастные? Уж не посредством ли пестиков и тычинок? Почему ты краснеешь от всякого пустяка?
Грузинки стареют быстро, да и одеваются бедно. Иночка изменила литературе самым постыдным образом, день и ночь сочиняет небольшие пьесы для пианино, симфонию Ад.
Звёзды склоняют, но не обязывают. Кто посылает гениев? Стоит ли искать встречи с чёртом?
До рассвета лет триста. Веки слипаются, хоть спичками подпирай.
Чилик, ел мясо щенка. Голова ниже плеч. Стою на горячем камне и хочу умереть. Кладет на шею ладонь:
– Не думай так.
Старик.
Казахстанский воздух, посёлок Чилик, петух на жареной сковородке. Сковородка, жарить, петух.
Сердце леса – вода. Кошка, серенькая, молодая, летняя, запрокинула морду, сосет крысиное молоко. Крыса выгнула спину, у нее далианские ножки. Спрашиваю у кошки: почему ты её не ешь?
– А разве их едят? – отвечает кошка, – а зачем? Ты меня кормишь. Нас, кошек, и так кормят.
Кошка и крыса шли мимо, одна под другой, разговаривали. Когда кончилась дорога, они проходили сквозь деревья, удивляясь этому своему свойству.
Июль, детки поют о грустной птичке в темнице. Муравьи пробегают своей дорожкой. Дни расцветают, как новые дамы в фильмах сластолюбца. Тихо и скучно, бес.
Умру, посадите грядку земляники. Она вырастет сладостной, с горьковатым привкусом. Саша сделает из ольхи крест. Бабочки летают, улитки выставляют рожки, водочка того же вкуса.
Не пишется – и чёрт с ним. Ни к какой цели ты не идешь и никогда не придешь. Не разъять грязь на радугу. Не сшить из свиного ушка шёлковый кошелёк.
Будущее тоже прошлое. Старость, вещи-эпикурейцы. Вода не уходит в песок, вчерашний день со мной.
Ах эта мышь-подруга! я тих, вот и она ходит все громче.
Выпил столовую ложку вина. Не из ложки, конечно, обычным образом. Кровать с пружинами, простейшее чудище, мать пыли. Если бы завтра проснуться!
Насекомое величиной с цифру 7 на наручных часах. Насекомое с прозрачным рубиновым брюхом ковыляет под электрической лампой. Петля грюк. Грюкнула петля.
Пошёл, замок на месте, светает. Ворона идет, не разбирая дорог. Ем что попало.
33 года, я ничто, бог.
Завтрак иконописца: два сырых яйца, бутерброд с солью и четыре стакана водки.
Красный петух разоряется в сентябрьском поле. Господи, владыка живота моего, дух праздности, уныния и любоначалия не даждь ми.
Плесневеют деревья. Цветные картинки переливаются в чёрном голографическом пространстве. Обещают грозу.
Яблоков, говорят, в этом году много. Покой, жидкость, евхаристия. Помолимся, поклонимся углу избы.
– Я накрасилась, пришла, волосы хной. А он наоборот говорит: ты не накрасилась.
Тайный цветок стиха, яркий воздух прозы. Соседка вредит, посадила у забора малину, и я осталась без картошки.
Льёт дождь, между булыжников пузырятся пузыри.
– Что здесь нарисовано? – Корова. – Не корова, а телёнок. Что она делает? – Жуёт цветок. – Не жуёт, а держит в зубах. Во рту. Нужно видеть значение окружающей вас рисованной информации.
Обломки фаянсовой раковины, голова рыжей куклы, полная воды. Одиноко, не ново.
Кварцевый стакан в перебинтованных пальцах гвоздильщика. Пей, работник полуночный, не бей молотком в молоко!
Желток расколот. Сплю в разбитой посуде. Рыба поёт на ветке.
Поэма Пушкина не является описанием памятника как такового. Слишком много смеюсь.
Говоря о грехе, не следует называть других соучастников греха. Воспитывай душу, тягчайшим грехом считая половинчатость, максимализм добродетелью, трагическое миросозерцание – высшей доблестью сердца.
И кот спился, и приятель его. Не хочешь ли быть взметелен? Какую книжку вы сейчас читаете?
– Плохую. – Не читайте плохие книжки.
Солнце в три краски. Шпалы. Чёрточка отца – аппликация на зелёной полоске тайги. Меня тащат за руку, я ору.
Степана Разина казнили. Какие сволочи! убить живого человека.
В свободное время занимайся полезным делом: чтением, техникой, художественным творчеством, разными играми. Нравственно всё, что живо...
– Ты заткнёшься когда-нибудь, наконец?
Прекрасное истинно. С планом ГОЭЛРО возросла техника стиха, но исчезла молниеносность. Пирожки проданы, и бог отвернулся от нас.
Хлопнула калитка: ветер или человек с ружьём? Сослюнявливаю с ладони твоё имя, чтобы никто не узнал. Хорошо, когда если жив и умеешь заваривать чай.
Куда кошка проклятая запропастилась?
Конец разговора, серый снег пошёл.
Опадут на деревьях цветы, арлекины, гирлянды. Третий рядом изменит структуру и семантику двух первых. Не Сизиф, а голодный и злой Христос легко идёт по острым камешкам Обетованной земли.
Неистовствую в красной, как мясо, рубахе: кто жил из вас? Хватит следить за каждым моим движением! невозможно, невозможно!
Окунаю голубку в бензин и засовываю в ворох бумаг, чтоб сжечь и стол, и дом.
Жёлтый январь, зелёная роза шизофрении. Тёмный камень вина, музыкальная кукла.
Пока на вашем небосклоне шла тихая возня, топил печку и думал о вторых рамах. Работал на фабрике игрушек. Спал, как утёнок, с тряпкой на голове. Платил гармонисту и понял, как устроен мир и какие люди нас съедают. В детстве очень нравилось стихотворение про батьку Панаса, который из лесу смотрел, но не вышел, когда его детей стреляли.
Впрочем, говно он был, а не отец.
По в чудном саду. Шишковатые жёны лягушек, как в сказках гидрометцентра. Хожу по двору голым, будто буду жить вечно.
– Христос воскресе! – И фант воскресает, если у кошки есть настроение играть.
Нельзя: лобзание собственных пальчиков, как после варенья. Пошлите убийцу на костылях зла. Я ненавижу звук сцеживаемого молока! Я не хочу спать с её телом!
Господь бы прибрал.
День мой да будет в трудах и молитвах. А за рощей, как и в роще, никого нет.
Китайский болванчик болтается, губная помада, трюмо.
– Ты меня накормишь чем-нибудь? – Я не знаю, чем накормить себя собственную.
Явилась татарка. Томная, как статуэтка, томная и жестокая. Мёдом не корми, дай лягушку разрезать. Есть ли у неё внутри жизнь?
Зеркало размалёвано губной помадой.
Ядовитых птиц не бывает!
Бывает!
Что у вас, то бывает, то не бывает?
Прыгнул в лодку, едва не хлебнув воды. Стоит ли искать встречи с чёртом? Кто посылает гениев?
Вилами по воде.
Я направил свой челн прямо в горло Цюйань.
Я не знаю законов, ни церковных, ни государственных. Указы, действия правительства, местные распоряжения, всё это хоть и слишком важные факты, но в предполагаемом издании такого рода информацию можно совсем опустить.
Подснежник, сверкающий после дождя. Хулиган за угольным сараем расстегнул штаны и показывает моей белобрысой любови страшную, красную в жёлтых хлопьях голову червяка.
Золотой век, десять дён на всю жизнь. Странные, испуганные мгновения, черная рубашка свеклы.
Я – шар, отражающий, ты – фаллос плодородия из хлебного мякиша, Афродита – хамелеон перед зеркалом.
Представь себе судьбу той девочки с аленьким цветочком, если бы динозавр не стал принцем. Вид и смрад корчащегося у ног чудовища – в любовных судорогах.
Ночь светлая, шёлковый путь. Фабричный дым отражается в жёлтом зеркале месяца. На никелированных цырлах ходят часы. Две кошки, усы в паутине, заигрались с сухою божьей коровкой.
А куда улетает небо? Где деф? Где грань между жизнью и искусством, искусством и небом, небом и нашей душой?
Солдаты слышат шелест рисовых колосьев. Над Форштадтом сияют утренники. Из М вышла девушка лет 19-ти.
О, одуванчики – сжечь!
Она! – вопиющая радость из мяса, дыма и света. Она, она занимает всё моё сознание, и нежность к ней, и мухи.
Брошенный идиотик сучит ногами, сжамкивая клеёнку. Дворцовый мост разведён, гроб с музыкой катится вниз по воде.
Кто виноват? – Я.
Что делать? – Жить.
Зачем? – Низачем.
Жить, выть, быть! Жить, рассматривать мир как пляску святого Витта. Жить, мальчиков от войны заговаривать. Жить, иссопливиться, плакать, отнюхаться, егорить, выпихивать, гнать.
Медная копейка на медной тарелке. Блистает зрак с крапинкой. Как ты думаешь, что будет после смерти? Я думаю, что после смерти все-таки будет смерть.
Око Луны – молоко. Пять котов съехало по коммунальной лестнице. Разорвать полночь и вползти в эту щель, поджав хвост.
Открытый мир, мама.
Что страсть? – глупая история. Божественные носки сушатся на простой батарее. в обмен на гороховый супчик требуют твою бессмертную душу.
– Скорее! – визжит Аня.
Утро и вечер, железный обруч, разные времена года.
Снег, и ничьих шагов на нем. Не идут еще, как хорошо! Тетя Рая трясет красным половиком, потому что половик красный. В курятнике соседские дети лечат лебедя, которого порвала собака. Вурдалак облизывает взглядом кровавые колеса. Кто его сюда подпустил?
Реалистическая книжка. Зарабатываю на хлеб, пишу – читает весь свет.
Женщины пишут широкими плакатными перьями: красным, зелёным, жёлтым.
На март – новые сказки. Царской водкой вытравить в себе все чувства к живым существам. Заткнуть глотку обломком ржавой трубы, крошить и ломать там, не уставая.
Полуобморочный образ жизни. Драма в двух явлениях с эпиграфом и эпитафией. Натюрморт с ноготками и раками. Женщина в стальном браслете, слуга с железным ружьем.
Бывают ли книжки без начала и конца? Есть ли связь между гулом земли, пузырями её и тем, что вдруг блистало в высших проявлениях её гения. Чему верить, встретив человека посреди незнакомых дорог?
Быть может, эта ворона видела Пушкина. Трогательно, что вы так не осведомлены в делах людей.
Истекает времечко, как яйцо. Как говорила одна добропорядочная девушка, дерьмо можно хлебать и не отходя от тарелки.
– Я вам большой пирог испеку, на всю Москву, с мёдом и курагой.
Прекрасен волк, который грызёт тебе горло. Она! – такая кровавая, свежая.
Не беспокойся, будь счастлив. Если больше нечем удивить девушку, удиви её оплеухой. Девушка поплачет – меньше пописает.
Устроился работать. Стал почитывать “Войну и мир”, и всё пошло потихоньку. Похмельные жабы верещат в вечернем пруду. На дождь ноют ноги, и носом идёт кровь.
Познакомьтесь: это моя бывшая жена, это моя бывшая любовница. Одна непредсказуема в своей подлости, другая – в добродетели.
Невеста Буша – тряпочка.
В монастыре разместилась психиатрическая больница для офицеров. 37 психов сели в кружок. Оттянутая на животе кожа отсекается взмахом отточенной алюминиевой ложки. Чистый понт, рана получается рваной, но жизненно важных органов не затрагивает.
– Тук-тук-тук, это девушка пришёл.
Застрелился полковник в отставке. Оставил записку: “Я воевал не за эту Родину”.
Учительница русского языка продает художественное описание своей первой ночи.
Суринамский хрущик ест кишмиш.
Президент говорит: свобода! и во рту у него всё – пахнет.
Убил сынок старушку-погремушку, давно хотел. Закатал в ковер и вывез на кладбище.
Поймёт ли нас народ?
Вместо каждого из этих можно о Кафке или Прусте.
Поехал в Петербург. Вышел в Ельце пивка попить. Женился на дочке начальника станции, родил шестерых детей. Во время войны пустил под откос немецкий поезд. Повесили на часах, на том же вокзале.
Мы переехали в просторный сарай. Плуг сеятеля прошел по полю, где были окопы и дым.
Луна объелась апельсинов. Лошадь шла в башмачках. Дед рожал ёлку. Это было давно, когда тебя ещё не было.
– Меня всегда было!
Помню дом, в котором родился. Прошлое, транспарант для письма на нелинованной бумаге, красный столб с черепом и стрелой: не подходи, убьёт!
Август, ни ночи ни дня. Цветёт амброзия. Облака подмалеваны алым. Разберу ли свой почерк через триста лет?
Чёрный лес. Огонь в доме творца. Раскалив клеймо, бог метит невинную шельму.
– Подойди-ка, – свет качнулся в мою сторону.
Зверь – это эпос. Незримые лучи, вода.
Небо, оно и есть, а и нет. Ты умер, вечно ты притворяешься, сказки твои про саламандру, про ящерицу.
– Я скоро, тотчас, ягненок, я!
Столько и волк не может пройти. Ты не повторяла столько раз своё имя, сколько дней я шёл к тебе.
Язык – средство или кровь? Скажешь ли ты: возле меня?
Сироп из плодов шиповника. Пьяница, сегодня уж пятница! Нищенская зарплата, соседи – жлобьё, трагедия милитаризма. За очи туманные, за меч утр!
Купим вертолётное время, и если в облаках появится ещё один прекрасный силуэт, в этом не будет ничего ужасного. Город, кораблики, платформы, ангелы, цистерны, цементовозы. Пока не опустится уже настоящая ночь.
Ночь, абсолютная цифра.
Рвёт меня в чистое поле, в синие незабудки. Воды! налейте воды, конь идет убивать! О друг, наливающий мне полбокала, пол-Байкала, друг мой, образ северных наших весенних полдней!
А доскачет ли тот казак до Парижу? Икс синим карандашом.
Что улитки? недоразвитые рога изобилия. Страх людям сказать.
Нитка вьётся только от уже написанного слова. По комнате ходят люди, которые в любую минуту могут ткнуть меня чем попало. Удастся ли выдать их за мистификацию?
Прячусь в кровать, бегу к окну.
– Не будешь слушаться, кошкам отдам.
Не отдаст, только пугает.
Возьмите меня отсюда, у меня все думки с вами, так соскучилась, что сил нет.
Однажды играли в мокрую курицу. Сдавило горло: смерть! Красный бес влез на девку. Он величал себя одиноким, несчастным, но всегда подтянутым, а её – Аэлитой и светом далёких звезд.
Так всегда чувствуешь себя, когда болеешь – выше всех.
Васильевский остров, ноябрь, идти холодно. Огни и удары рваным железным листом.
Девочка рыжая, как ёлочка. Трёт веки, припухшие от сна. Поднимает прозрачную руку. И вместо лица – маска сварщика, прорезь с чёрным стеклом, чтобы смотреть в огонь.
Т.е., скажем громко, изорванные дни. Каша с глазами – невидаль, а твое наблюдение насчет вареных яиц и вовсе несправедливо.
Две остановки налево, а там уже конец. Надавил на глаза: мерещатся ослепительные облака, утыканные крестами.
Божий сон! мокрое пятно губ на подушке. Ставни закрыты. Вчера в это же время начиналась суббота. С утра слегка растерянная: новый денёк?
Так я перестал быть богом: женился, родил деток, пил и работал. Я полноценный человек, я нормальный человек, я хуже скота. Но кому интересно, из какого гондона кто вышел?
Запомни по-русски: человеки – памятники п.актам. Счастье – мать, счастье – мачеха, счастье – бешеный волк. Когда страна убивает своих героев, она называет себя Родиной.
Однажды папа поймал в трусы круглую рыбку. Я смотрел, как она живёт и прыгает: как мы, в траве и на солнце. Но рыбы не живут в траве. Я очень удивился, когда высохла ее кожа и рыбка замерла.
Перед чем трепещет твоя душа? Где находишь сил идти после смерти?
Полтинник перевёрнут, год стёрт. Цветут абрикосы, мокрый снег заметает сады.
Если ты ищешь меня, значит, не выросло ещё копыто и рыло не покрылось шерстью. Значит, я жив и праздную праздник: лёгкого искуса, пронзительной жалости, первой крови.
Где время? Вон, бежит.
– О, конец времени!
Драконы ковыряются в железоломе танков. Священная обезьяна прыгает в жёлтом снегу.
Не знаю, в другой час, в другом настроении физики я мог бы сказать и другое, но грешен и слаб мой язык в эти времена тела.
Как легко жить посреди лета, после стакана вина с голодухи, без разговора с женой! Лена кривым мечом разгоняет стайку капустниц. По девственному морю идут механические поделки Леонардо. Грифель раздавлен в шарнирах, и не скрипят.
– Что ты пишешь? – Пишу, я писатель. – А кто написал, что ты писатель? Ты как слепой с закрытыми глазами.
Слеза в голосе. Эмпедокл в кратере Этны. Говори и ничего не бойся. Смотри на меня, пока не заслезятся глаза.
Атомная лодка потонула, фобосы потеряли в окрестностях Марса, грузины бастуют. Вороны из пены летят, волнуются водоросли, и надвигается шторм.
Что за капитал – незапачканное перо?
Днём порывы до 15 метров в секунду. Мы волки и птички: пора, брат, пора!
Старуха, худое корыто.
– Мы все одна семья. – А вы, конечно, моя мама. – Не дерзите!
Растения и насекомые ползут по чайному атласу моих желаний. Она – царственна во сне и пряма. В сиянье и славе графита – она, абсолютное зло. Я не знаю, что такое любовь, но я хотел бы остаться вдвоём.
Целовать и рвать когтями плечо. Господи, что не любят, того не едят.
Синяя птица пьет красную воду сердца. Между нами все кончено. Между нами спит пёс.
Пытка – это скучно. Жизнь коротка, отнять не успеют. Честно стелю простынку и слежу, чтобы на серединке оставалось именно два соберочка.
Любовь Петровна: – Иду в лес, а одеколон, сука, воняет.
Анютины глазки продаются вместе с куском земли. Защитные флажки отпугивают животных от растений.
Я изобрёл томатный суп с колбасой. Он продается в банках по 3 доллара и 2 цента. Когда в Америке у меня спрашивают деньги, причем люди с более сытой мордой, чем у меня, я отвечаю: ай эм броукн, я опустошён.
А вчера к нам прилетали ваши поэтические вороны. Совcем как в учебнике. Чтобы напиться, они собирали разноцветные камни и бросали в бутылку с водой.
Якобы сумасшествие, столица каллиграфии, Оредеж. Хруст улиток под башмаками.
Рассказываю Мише, как кошка поймала мышку. Хороший рассказ, достойный пера Бомарше.
Бабка у речки. Косички, как у язычницы, перевязанная уродливо грудь. В багрец и золото – кто лес одевал? Пушкин?
Ходил 2 км босиком, собирал ягоды. Видел зайчика, а на болоте – оранжевую морошку. Собирать – много не насобираешь. Так, полакомиться.
– Что любить?
Двустишия жизни. Придумывай сам.
Один мой знакомый писал стихи и искал признания. Однажды старая филологиня сказала ему: хорошо-хорошо. Он вышел из дома и, счастливый, попал под грузовик.
Деревня тихая, как психом нарисованная. Скотник по пьянке избил товарища, скотника. Тётки рыщут малину на кладбище. С лодки бросили якорь. От места бросания якоря пошли волны.
Прошлогодний комар в междурамье. В жестяных пряничных формах окаменела соль.
Когда все ушли на работу, я отвернулся к стенке и заплакал, вдруг догадавшись, что все умирают, и я тоже умру.
Путник идет по одной дороге в разные стороны от себя. Радостные люди рвутся в три моих окна, каждый – с правом на счастье. Зеркало занавешено красной тряпкой.
– Ногу отрезали, я не смог прочитать вашу книгу. – Не глаза же. – Жестокий вы человек.
Отец оторвал мне пуговицу, и мы уехали.
В честь кого украшают проспект золотыми шарами? Зачем вокруг города строят стеклянный забор?
– Зачем эрудиция? – Чтобы разговаривать. – А зачем мне с тобой разговаривать?
Третий дурак нарядился в алое и заорал зорю.
Подружки прилетели на шёлковых крыльях воспоминаний, в бумажных юбках, картонных коронах. Я построю золотой дворец, и они будут есть золотыми ложками.
Посторонний, неразбериха, чирок-свистунок, облако или пейзажик. Потрогай щёку этими полевыми цветочками. Они, как мама, нежные.
Пролив очернён берёзками. Скрипит птичка. Бегают жуки, проминая лапами воду. Желанием женщины, и пьянством, и литературой движет не интерес к жизни, а потеря интереса к ней, пустота, в которую нужно что-то налить.
Водка, сны чудные, я царь и свобода!
Юная птица! и снег запорошит её.
Убиты и завершены дела тех, в чей бессмертный ряд, выворачиваясь, добиваясь, как девку, себя, я так мечтал. В разрухе и хаосе дня уж сентябрьская муха звучит. Мы возвращаемся, Буэндия в деревеньку Мачадо, дороги в Рим и слезы в Москву.
Рождение и смерть – шаги не твоей воли. Heartless exercise in the forms.
Лишённые сердечности упражнения. Зверь лежит на ловце.
Никто не спросит, а сам не скажешь. Голова валится с ног, с той стороны кто-то играет чёрными. Очень жаль, что я не успел натолкать в тебя требуемой пищи.
– Далеко ли наша дорога? – До этих красных ещё облаков.
Первая строчка, первая цифра, верная гибель.
Кошка слизывает Д. Восклицательный знак отклеивается от листа. Ещё не ждёт нас бесконечность проснувшихся вдвоём утр, а за зелёной занавеской меняют погоду и войны.